Когда феминистская теория представляет проституцию в виде трудовой деятельности, которая позволяет женщинам использовать своё «агентство» и «свободный выбор», называет женщин, проданных траффикерам и принуждаемых к проституции за долги, «трудовыми мигрантками», она служит нормализации секс-индустрии и её росту.
В настоящее время происходит быстрый рост и увеличение прибылей национальной и глобальной секс-индустрии (IBISWorld, 2007; Poulin, 2005). Многие проблемы, как например, насилие над женщинами и девочками (Jeffreys, 2004), организованная преступность и коррупция (M. Sullivan, 2007) и траффикинг (Farr, 2004; Monzini, 2005), ранняя сексуализация девочек (American Psychological Association, 2007), которые становятся с каждым разом всё более серьёзными, сегодня признаются как неотъемлемая часть функционирования этой индустрии. В этой связи удивляет то, что многие теоретики и исследовательницы темы проституции, определяющие сами себя как феминистки или провозглашающие своей основной заботой интересы женщин, с каждым разом всё чаще используют эвфемизмы, когда говорят на тему проституции. Язык, на котором говорят теоретики-феминистки, в последние годы 20 века подвергся сильному изменению из-за успешной социальной нормализации секс-индустрии, произошедшей в то время. Хотя некоторые остались верными позициям критики (Barry, 1995; Jeffreys, 1997; Stark & Whisnant, 2004), многие начали использовать вокабуляр, больше походящий на вокабуляр неолиберальных экономистов вроде Милтона Фридмaна, ратовавших за легализацию проституции и предоставления ей статуса, подобного статусу любой другой законной предпринимательской деятельности, чем на феминистский дискурс. Для описания опыта проституированных женщин, стали использоваться слова «агентство», «свободное предпринимательство» и «обдуманное решение». Подобные трактовки являются яркой иллюстрацией того, что мировая секс-индустрия одержала полную победу в том, что касается саморекламы. В этой главе я подвергну критическому анализу неолиберальный язык и неолиберальные идеи относительно проституции, которые переняли многие феминистки в надежде удержаться на плаву в контексте новых реалий.
Созданием и развитием неолиберального языка относительно проституции в основном занимаются организации и структуры, связанные с так называемым «сексуальным трудом», созданные или финансируемые правительствами стран для раздачи презервативов проституированным женщинам и мужчинам, которые их проституируют, в целях предотвращения распространения СПИДа. Эти «деньги СПИДа» создали мощные организации «за права секс-работников», которые выступают с идеей о том, что проституция является обыкновенной работой и важным производственным сектором, который должен быть легализован. Лидеры этого движения за легализацию не скрывают, что именно «деньги СПИДа» сыграли важнейшую роль в популяризации подобных идей (Doezema, 1998). На международном уровне все эти организации входят в состав так называемой Network of Sex Work Projects (NSWP) — Сеть проектов секс-работы. Эта «сеть» основывается на неолиберальных идеях относительно проституции и координирует на мировом уровне кампанию по легализации проституции. Самыми известными активистками этой организации являются Лаура Августин (Laura Agustín, 2004, 2006b) и Джо Дёзема (Jo Doezema, 1998). Джо Дёзема является спикером NSWP, и, по её словам, «деньги СПИДа» были положены в основание данной организации «по причине того, что в контексте пандемии СПИДа основное внимание стало обращаться на секс-работниц». Огромные ресурсы были задействованы в проектах и исследованиях, призванных найти способ предотвратить распространение СПИДа через «секс-работниц» (Murphy & Ringheim). Камала Кемпаду, известная исследовательница сексуального туризма и проституции в странах Карибского бассейна, которая также является сторонницей идеи «секса как работы», также отмечает важность «денег СПИДа»:
«Отчасти работа по предотвращению распространения СПИДа явилась причиной возникновения новых организаций секс-работниц и послужила подспорьем для секс-работниц в других секторах (секс-индустрии — прим. переводчицы) в большей степени, чем просто решение вопросов, связанных со здоровьем» (Kempadoo, 1998).
С помощью выделенных государствами средств на борьбу со СПИДом некоторые из этих активисток за права секс-работниц позиционировали себя как авторитетных экспертов в том, что тогда считалось кризисной ситуацией в общественном здравоохранении, что сделало возможным создание сильной международной группы для лоббирования нормализации проституции как работы. Активистки лобби «проституция — это секс-работа» часто яростно нападают на тех, кто указывает на ущерб, причиняемый проституцией, и эти атаки пугают феминисток, которые ранее выступали с критикой проституции и заставляют их пересматривать свои позиции (B. Sullivan, 1994). В качестве иллюстрации можно привести пример Шерил Оверс (активистка за права секс-работниц — прим. переводчицы), которая называет академические исследования проституции феминисток, выступающих против траффикинга и проституции, «бредом о сексуальном рабстве, порожденном американскими женскими исследованиями и распространяемыми в качестве вопиющего акта культурного империализма» (Doezema, 1998a). Подобная точка зрения весьма влиятельна на уровне международных организаций, имеющих отношение к общественному здравоохранению, например, в ЮНЭЙДС и МОТ (Международной Организации Труда). Эта точка зрения является наиболее удобной для правительств стран и для ООН, так как не подвергает критике «право» мужчин покупать секс. Эта точка зрения представляет собой возвращение в 19 век, когда британские феминистки ещё не начали борьбу против Законов о заразных болезнях 1860 года (Jeffreys, 1985a). В то время мужская «культура публичных домов» или, что тоже самое, право мужчин покупать женщин для секса, никем не оспаривалась. В восьмидесятых и девяностых годах 20 века женщины, сумевшие выйти из проституции, основали такие организации как WHISPER (Women Hurt in System of Prostitution Engaged in Revolt), SAGE (Standing Against Global Explotation), Breaking Free, но эти протестные аболиционистские организации, которые утверждали, что проституция является одной из форм насилия над женщинами, не стали влиятельными и популярными, возможно потому, что их позиции не были удобными для неолиберальной экономики.
Точка зрения на проституцию как на вид работы стала особенно популярной среди феминисток-социалисток, так как они были идеологически готовы к тому, чтобы рассматривать проституцию с точки зрения прав трудящихся, а не как проблему насилия над женщинами. Теория социалистического феминизма обращает меньше внимания на насилие над женщинами и больше — на вопросы труда и экономики. Кроме того, идея сексуальной работы приобрела значительное влияние в феминистских дебатах еще и потому, что многие «академические феминистки» и активистки с некритичной готовностью предоставляют слово проституированным женщинам (якобы — прим. переводчицы), представляющих самих себя и организации «секс-работниц» (Jeffreys, 1995). Подобные группы секс-работниц не встречали со стороны феминисток возражений на свои заявления о том, что проституция являлась позитивным опытом, результатом личного выбора и законной трудовой деятельностью. Гораздо меньше феминисток волновали те женщины, спасшиеся из проституции, которые опровергали позитивность опыта проституирования и осознанность выбора в контексте проституции. В свою очередь, радикальные феминистки не соглашались признать проституцию обычной работой, так как радикальный феминизм имеет солидную базу исследований по теме насилия над женщинами, и в частности, по теме сексуального насилия. Радикальный феминизм оказался способным распознать сходство в опыте изнасилованных и проституированных женщин: в обоих случаях жертвы изнасилований и проституированные женщины должны были диссоциироваться от своих тел, чтобы выжить, в обоих случаях они испытывали как посттравматический шок, так и интенсивную ненависть к самим себе и своим телам (Jeffreys, 1997; Farley, 2003).
Кейти Мэриэм (Kathy Miriam), философ-феминистка, объясняет причины, лежащие в основе позитивного приятия идеи о «секс-работе». По словам Мэриэм, эта идея «представляет права секс-работниц в терминах политики «признания», которая делает упор на «идентичности» и пытается переосмыслить проблему в том плане, что главным ущербом и главной несправедливостью в отношении различных идентичностей объявляется отсутствие надлежащего статуса» (Miriam, 2005). Когда подобная точка зрения применяется к проституции, то «стигматизация проституток — а не структуры проституирующих практик — превращается в основную проблему, которую необходимо переосмыслить через признание проституции секс-работой». Мэриэм объясняет, что, хотя такая точка зрения и могла бы служить позитивной мотивацией, чтобы потребовать справедливости для определённой стигматизированной группы, на практике она сильно затрудняет восприятие отношений господства и подчинения, лежащих в основе проституирования женщин, особенно в тех случаях, когда практики проституирования не включают в себя открытое применение силы. Хотя идея «секс-работы» может казаться прогрессивной её апологетам, язык и концепции, которыми ее описывают, выдают с головой современную неолиберальную идеологию: индивидуализм свободного выбора, который весьма далёк от идей социального конструирования гендера, класса и расы, общих для социализма и радикального феминизма. Идеологи «секс-работы» также поддерживают идеи свободного рынка и отсутствия регулирования экономики, которые, несомненно, в интересах секс-индустрии, а не проституированных девочек и женщин. В то время как радикальные феминистки стали больше концентрироваться на политических аспектах личного — например, каким образом отношения господства и подчинения присутствуют в повседневном взаимодействии мужчин и женщин — феминистки-социалистки заняли нишу теоретизирования международной политики. Те радикальные феминистки, которые работали в сфере международной политики, в основном концентрировались на темах насилия над женщинами, включая проституцию (Kelly, 2000; Jeffreys, 1997; Barry, 1995). Таким образом, идеи сексуальной работы стали доминирующими в политической теории феминизма благодаря усилиям феминисток-социалисток, которые ставят во главу угла права трудящихся и политику идентичностей.
Одним из последствий того, что феминистки, занимающиеся международной политэкономией, положительно приняли тезис о проституции как о секс-работе, стало приравнивание этими феминистками проституции к репродуктивному труду (Peterson, 2003; Jyoti Sagherra, 1997). Таким образом, даже феминистки, критично настроенные по отношению к глобализации, не видят в проституции проблемы, позиционируя ее как репродуктивный труд, труд, который выполняют женщины, и который, с точки зрения этих феминисток, должен быть справедливо оплачен и компенсирован, как и любой другой традиционный неоплачиваемый женский труд в частной сфере, игнорируемый обществом. Теоретики Спайк Петерсон (2003), Барбара Эйренрайх и Эрли Хошчайлд (2003) подчёркивают, что «сфера обслуживания», получившая огромный толчок к развитию в странах первого мира, в то время как производство локализуется в бедных странах, представляет собой в большой степени именно ту работу, которую выполняют женщины бесплатно в частной сфере. Как только эта работа начинается продаваться как «услуги», за неё начинают платить зарплату (труд домработницы, няньки и т.д.). Эти теоретики пытаются — неубедительно — приравнять проституцию к такому труду: применяя логику секс-работы, стремятся доказать, что проституция приемлема, так как за «сексуальные услуги» необходимо платить, как и за любой другой традиционно «женский» труд. Однако, приравнивать проституцию к репродуктивному труду является категориальной ошибкой. Домашний труд подходит под понятие репродуктивного прежде всего потому, что он определяется как «общественно необходимый», мужчины также могут выполнять его, хотя в настоящее время они это и не делают. Но в случае с проституцией это не так: «общественной необходимостью» проституция является только с точки зрения мужчин.
При рассмотрении проституции как сексуальных услуг возникает и ещё одна проблема. Такая точка зрения легко и незаметно включает предоставление сексуального доступа мужчинам к телам женщин в список домашней работы, которая является обычной для женщин, а это разрушает десятилетия усилий феминисток, направленных на то, чтобы добиться для женщин права не вступать в не устраивающие её, принудительные и не связанные с чувством удовольствия сексуальные отношения. Проституция как раз и представляет собой аутсорсинг этой обязанности женщин в системе мужского господства, за которую женщин особенно ненавидят, презирают и наказывают с особой жестокостью. Эта обязанность — отнюдь не одно и то же, что заниматься уборкой или выпечкой печенья. Для сравнения можно привести следующий пример: в проституции наиболее ценными считаются молодость и неопытность девочек, ничто так не ценится, как возможность изнасилования проституированной женщины в первый раз, что может случиться в десятилетнем возрасте (Saeed, 2001). Напротив, служанки не имеют ценности, если это дети, или если они не имеют понятия о том, что делают. Проституцию необходимо рассматривать как аутсорсинг женского подчинения, а не как аутсорсинг работы по обслуживанию, которую совершенно случайно выполняют только женщины.
Точка зрения на проституцию как на сексуальную работу разворачивает целый спектр индивидуалистских позиций, утверждая, что различные виды и подвиды проституции (см. стриптиз) предоставляют женщинам возможность для осуществления выбора и агентства или даже эмпауэрмента (Hanna, 1998; Schweitzer, 1999; Liepe-Levinson, 2002; Egan, 2006). Такая точка зрения категорически противоречит феномену индустриализации проституции, произошедшему в последние десятилетия. Как отмечает Кэрол Пейтман, когда феминистки-социалистки принимают толкование проституции как секс-работы, они делаются слепыми к контексту и более снисходительными, чем они были бы в отношении любой другой сферы труда, где можно обнаружить отношения господства и подчинения (Pateman, 1998). До недавнего времени идея проституции как секс-работы в основном относилась к проституции в западных странах, где, как считается, женщины сами «выбирают» её, так как у них есть и другие возможности трудоустройства и заработка. Однако этот индивидуалистический дискурс в настоящее время распространился и на другие страны, положение женщин в которых весьма и весьма отличается от западных реалий.
Элис Виллман-Наварро, например, использует риторику проституирования как сознательного решения в статье «Сексуальная работа и деньги» (2006), опубликованной в журнале «Исследования по сексуальной работе». Этот журнал публикует материалы организации секс-работниц из разных стран. Виллман-Наварро анализирует материал исследований, проведённых среди проституированных женщин в Калькутте и Мехико, которые вступают в незащищённые сексуальные отношения с мужчинами-проституторами, так как знают, что использование презервативов значительно снизит их заработок (до 79% от общего количества) (Willman-Navarro, 2006). По мнению авторки, это доказывает, что сексуальные работницы являются «рациональными агентками, которые действуют с целью получения максимальной выгоды». Однако, «выбор» между возможностью умереть от СПИДа и возможностью прокормить детей и дать им школьное образование не предоставляет реальных альтернатив и не может быть квалифицирован как «агентство». Но несмотря ни на что, Виллман-Наварро не теряет бодрого оптимизма:
«В Никарагуа я познакомилась с секс-работницами, которые с трудом доживали до конца месяца. Но также и с такими, чьи дети учились в лучших учебных заведениях столицы. К этому они пришли не потому, что однажды ночью им крупно повезло, а через годы осуществления рационального выбора».
Согласно этому рассказу, проституированные женщины могут стать успешными бизнес-леди, если будут поступать разумно.
Другим примером индивидуалистического подхода может послужить работа Тревиса Конга (2006), о проституируемых женщинах Гонконга. Решение Конга рассматривать проституированных женщин как самореализовавшихся личностей, имеющих полноценную возможность рационального выбора доходит до абсурда и вступает в противоречие с им же излагаемыми фактами повседневной реальности этих женщин. Конг использует модное определению проституции как эмоциональной работы. Концепция эмоциональной работы, разработанная Эрли Хошчайлд (1983), полезна для анализа многих видов труда, который выполняют женщины, как оплачиваемого, так и неоплачиваемого; например, работы стюардессы. Когда это понятие переносится на проституцию, суть которой — определённое воздействие на женское тело снаружи и изнутри, выражение «эмоциональная работа» отрицает физическую сторону этого воздействия, а также известный факт диссоциации от собственного тела, наблюдаемый у всех проституированных женщин. «Эмоциональный» труд в проституции состоит в выискивании возможностей для быстрого достижения диссоциации с целью выжить в ситуации абьюза (Farley, 2003). Диссоциация не принадлежит к области «эмоционального труда». Конг пишет о том, что в своей работе он пользуется «постструктуралистским понятием власти и образования идентичностей», а своих интервьюируемых он «представляет таким образом, как если бы они развивали в себе способности к эмоциональному труду в обмен на деньги клиентов» и утверждает, что «главной проблемой является не коммерческая транзакция сама по себе, а социальная стигма, практика общественного надсмотра и небезопасность рабочих мест» (Kong, 2006). Эти женщины, по словам Конга, являются «независимыми работницами», которые, к его сожалению, на деле оказываются совершенно аполитичными и традиционными, а не представительницами политически трансгрессивного сексуального меньшинства, как их представляет через модель личного агентства феминизм, поддерживающий проституцию. Однако, когда дело доходит до изложения голых фактов, всё начинает вращаться вокруг использования тел женщин, а не их навыков эмоционального труда:
«Если у них будет возможность эякулировать внутрь нас…, они не будут насиловать других женщин…, они не потеряют самообладание, когда вечером вернутся домой…, они не будут эякулировать внутрь своих жён» (Kong, 2006).