Перевод: Sadcrixivan
Речь Андреа Дворкин для феминистского марша "Вернуть себе ночь" против насилия в отношении женщин.
«Ночь и опасность» была написана как речь для марша «Верните себе ночь». В городе Нью-Хейвене, штат Коннектикут, в марше приняли участие 2000 женщин. К нему присоединялись уличные проститутки, а пожилые женщины из домов престарелых выходили на балконы с зажженными свечами. В Олд-Доминионе, штат Вирджиния, черные и белые, женщины и мужчины, геи и натуралы сотнями присоединялись к первому политическому маршу в своем городе, этом оплоте олигархов и консерваторов с говорящим названием. Люди прошли четырнадцать миль, и даже риск потерять работу или подвергнуться насилию со стороны полиции не смог заставить их пропустить это шествие.В канадском городе Калгари женщины были арестованы за проведение несанкционированной демонстрации. Полиция (но не сами женщины) не заметила иронии в том, что для женщин марш является самой безопасной (даже несмотря на аресты) возможностью передвигаться ночью по улице. В Лос-Анджелесе, штат Калифорния, на двойную вереницу из двух тысяч идущих вдоль дороги женщин напали едущие в машинах мужчины.Не знаю, сколько раз я выступала с этой речью, но эти выступления позволили мне объездить всю Северную Америку и познакомиться с самыми отважными людьми на свете. «Ночь и опасность» никогда ранее не публиковалась.
Марш «Верните себе ночь» направляется прямо к нашим сердцам.
Именно нам, женщинам, полагается бояться ночи. Ночь сулит нам беду. Идти ночью по улице для женщины означает не только подвергаться угрозе насилия, но и — согласно нормам общества мужского доминирования — напрашиваться на него. Женщина, нарушающая этот закон ночи — преступница, пренебрегающая элементарными правилами приличий: порядочная женщина никогда не выходит ночью из дома, — уж точно не одна и уж точно не в сопровождении одних лишь женщин.
Женщина, идущая по улице ночью одна, без хозяйского поводка, считается шлюхой или заносчивой сукой, забывшей свое место. Полицейские ночи — насильники и другие мародерствующие мужчины — имеют право привести в исполнение законы ночи: преследовать женщину и наказать ее. За каждой из нас гонялись, многих поймали.
Женщина, знакомая с правилами приличий, знает, что должна прятаться от ночи. Однако даже если она, как хорошая девочка, будет сидеть дома и запрется на все замки, ночь все равно грозит проникнуть внутрь. Там, снаружи, рыскают хищники, которые залезут в окно, вскарабкаются по водосточной трубе, вскроют замки, спустятся с крыши — и принесут с собой ночь.
Эти хищники окутаны флером романтики и воспеты, к примеру, в фильмах о вампирах. Хищник обращается в туман и проникает сквозь неприметные щели. Он несет с собой секс и смерть. Его жертва в ужасе вырывается; она сопротивляется сексу, сопротивляется смерти — до тех пор, пока, охваченная восторгом возбуждения от всего происходящего, она не раздвигает ноги, не подставляет шею и не влюбляется. После того, как жертва окончательно покорена, ночь для нее больше не таит в себе ужаса — потому что она мертва. Так прекрасна, так женственна — и совершенно мертва. Это и есть скрытая суть так называемой романтики, которая представляет собой не что иное, как изнасилование, приукрашенное многозначительными взглядами.
Ночь — время романтики. Мужчины, как и обожаемые ими вампиры, выходят на ухаживание. Мужчины, как и вампиры, охотятся. Ночь дает им лицензию на так называемую романтику, и эту романтику можно свести к изнасилованию: насильственное вторжение в обитель женщины — иногда это дом, всегда ее тело и то, что некоторые называют душой.
Женщина одна и/или спит. Мужчина высасывает ее до тех пор, пока не насыщается или пока она не умирает. Традиционные цветы ухаживания — это традиционные цветы на могилу; жертве их подносят перед тем, как убить. Мертвое тело наряжено и накрашено; его укладывают и ритуально оскверняют, обрекая на вечность быть предметом потребления. Любые признаки воли и личности изглажены, и нам положено верить, что стирает их ночь, а не насильник.
При помощи ночи мужчины стирают нас. Еще Казанова, почитаемый мужчинами за авторитет, писал:
«когда уносят лампу, все женщины одинаковы»
Это уничтожение личности, индивидуальности, воли, характера женщины — обязательное условие для мужской сексуальности, и потому ночь стала священным временем для ее торжества — так как ночь темна, а в темноте гораздо проще не видеть: не видеть, кто она. Мужская сексуальность, опьяненная присущим ей презрением к любой жизни вообще, и к жизни женщины в особенности, может безумствовать, охотиться на случайных жертв, использовать темноту как укрытие, находить в ней покой, поддержку и убежище.
Ночь для мужчин имеет магический смысл. Ночью они ищут проституток и женщин для съема. Ночью они занимаются так называемой любовью. Ночью они напиваются и стаями бродят по улицам. Ночью они трахают своих жен. Ночью они устраивают вечеринки. Ночью они совершают свои так называемые соблазнения. Ночью они наряжаются в белые простыни и поджигают кресты. Печально известная Хрустальная ночь, когда немецкие нацисты поджигали и громили еврейские магазины и дома по всей Германии, — Хрустальная ночь, названная так из-за битого стекла, которое наутро покрывало улицы Германии, — Хрустальная ночь, когда нацисты избивали или убивали всех евреев, которых только могли найти, всех евреев, которые недостаточно надежно заперлись — Хрустальная ночь, которая была репетицией последующей бойни, — это символическая ночь. Идеология дня становится одержимостью ночи. Любая ненавидимая группа боится ночи, потому что ночью со всеми угнетенными обращаются так же, как обращаются с женщинами: как с добычей, намеченной для избиения, убийства или изнасилования.
В США, этой откровенно расистской стране, страхом темноты манипулируют, зачастую на уровне подсознания, для создания страха перед черными — в первую очередь, черными мужчинами, и таким образом традиционное ассоциирование изнасилований с черными мужчинами — наша национальная культурная традиция — получает дополнительное подкрепление. В этом контексте образ черной ночи предполагает, что все черное опасно по определению. В этом контексте привычный ассоциативный ряд ночи, черных мужчин и изнасилований становится символом веры. Ночь, время секса, становится также и временем расы — расового страха и расовой ненависти. Черный мужчина, на которого на Юге по ночам охотились, чтобы кастрировать и/или линчевать, в расистких Соединенных Штатах становится носителем опасности, носителем изнасилований. Использование презираемой по расовому признаку группы мужчин в качестве козла отпущения — символического образа, олицетворяющего сексуальность всех мужчин вообще, — является распространенной стратегией в культуре мужского господства. Это то, что Гитлер делал с еврейскими мужчинами.
В городах США среди проституток непропорционально много черных женщин, этих обитательниц ночных улиц, прототипных женских образов, которые тоже становятся козлами отпущения — воплощением определяемой мужчинами женской сексуальности: женщиной-товаром. Таким образом, ночь для женщин — это время секса и расы одновременно, — расовая эксплуатация и эксплуатация сексуальная сплелись в единое целое, стали неразделимы.