Мария Михантьева
Истории о пережитом насилии, рассказанные публично, вызывают волну комментариев: одни поддерживают пострадавших, другие обвиняют их в клевете, удивляются, почему те молчали раньше и призывают «не выносить сор из избы». Вместе с психологами и юристом разбираемся, зачем рассказывать такие истории и как это делать, чтобы не получить еще большую психологическую травму
Как подготовиться
Про тех, кто вспоминает о насилии спустя некоторое время, часто спрашивают: «Почему она молчала раньше? Почему рассказывает только сейчас?» Между тем рассказ о пережитом насилии «по свежим следам» может только усугубить состояние пострадавшей. «Рассказать о случившемся публично — точно не первоочередная задача, — говорит психолог центра «Насилию.нет» (внесен в реестр иностранных агентов) Александра Иванова. — Важно это делать из стабильного эмоционального состояния».
«Если свою травму на публику выносит человек, который вполне ее проработал с профессиональной помощью, то язык высказывания будет спокойным, не будет резко реагировать на негативные комментарии», — комментирует психотерапевт Олег Клепиков. Он отмечает, что внутреннее состояние человека проявляется и в речи, и в невербальном языке. Даже агрессивные комментаторы реже нападают на тех, кто справился с травмирующим опытом.
Как понять, что вы морально готовы говорить о тяжелом опыте? Олег Клепиков приводит два критерия. Первый — вы можете свободно говорить о нем в подробностях. «Есть такое понятие в психолингвистике — «лакуна». У человека, который только проживает травму, в речи есть эти лакуны, он что-то не проговаривает», — объясняет психотерапевт. Второй — полнота проживания себя. «Это не про то, чтобы при воспоминании о событии переживать сильные эмоции, скажем, ярость. А про, например, контакт со своим телом — ведь травма часто вызывает диссоциативные процессы, когда мы перестаем чувствовать боль. Про отсутствие зацикленности на произошедшем, про способность как инициировать разговор о травмирующем событии, так и закончить его, выйти из коммуникации», — рассказывает Клепиков.
При этом давность травмирующей ситуации не играет роли — непроработанная травма может ранить человека и много лет спустя. «Влияет не столько календарная хронология, сколько то, справился человек с ситуацией или нет», — говорит Александра Иванова. А Олег Клепиков отмечает, что проявления посттравматического стрессового расстройства могут настигнуть человека через месяцы и даже годы после пережитого насилия — притом что сам эпизод пострадавший может даже забыть.
«Если острая фаза боли не прожита, процесс горевания может идти волнами — то подъем, то депрессивная фаза, растягивающаяся на годы. Я знаю людей, которые переживали эпизоды насилия в детском возрасте, а у психотерапевта оказывались с характерной симптоматикой (например, алекситимией, когда не чувствуют эмоций) в 40–50 лет».
Врач-психотерапевт Таисия Кибардина считает, что проработать стоит не только эмоции, вызванные травмирующей ситуацией, но и отношение к автору насилия — чтобы он не был точкой фиксации, воспоминания о которой будут раз за разом влиять на поведение и чувства пострадавшей стороны. «Есть, например, такая техника — «радикальное прощение». Сперва ты признаешь, что любые эмоции — это нормально. Так ты получаешь возможность благодарить даже за неприятный опыт. За то, что теперь точно знаешь — с тобой так поступать нельзя. И тогда получится сказать автору насилия: «Мне очень жаль, что ты не мог иначе». Возможно, у него расстройство личности. Или ему в детстве не хватило материнской любви, или его самого не защитили от насилия. Так ты разрешаешь себе жить с доверием к окружающим. И образ агрессора перестает постоянно жить в голове».
Однако даже проработанная травма может «открыться», если к этому подтолкнут новые сильные переживания. «Тот, кто выносит свою травму в публичное пространство, оказывается в зоне потенциальной ретравматизации, — рассказывает Олег Клепиков. — Когда, говоря о пережитом не в узком кругу понимающих людей, не психотерапевту, может столкнуться с отвержением, неприятием. И уйти обратно в травму, в депрессивный процесс. А может «поднять знамя» и спроецировать на все общество образ насильника. Тогда возникает странная конфронтация, когда вместо исцеления человек ведет бой».
Снизить риск может наличие «группы поддержки». «Рядом должен быть, условно говоря, «контейнер» (имеется в виду человек, владеющий техникой «контейнирования», то есть выдерживания сильных эмоций. — Forbes Woman). Этот человек выдержит, что бы с тобой ни происходило. И примет тебя в любом состоянии», — говорит Таисия Кибардина. Лучше, считает она, если это будет психолог или психотерапевт.
О готовности к риску говорят и юристы: нужно понимать, что агрессор может обратиться в суд с иском о защите чести и достоинства или в правоохранительные органы с заявлением о клевете, предупреждает Светлана Губенко, юристка Центра «Насилию.нет». Однако прямого запрета на то, чтобы поделиться пережитым опытом публично, нет: «Как следует из разъяснений Верховного суда РФ, право женщин на жизнь, свободную от гендерного насилия, неразрывно связано с другими правами человека, такими, как право на свободу выражения мнений, и неотделимо от этих прав. Одной из форм обсуждения латентной и табуированной проблемы сексуализированного насилия стала возможность для переживших насилие женщин открыто делиться своим опытом, обсуждать его со своими близкими и с общественностью на личных страницах в социальных сетях». Таким образом Верховный суд прямо говорит, что женщина, которая подверглась насилию, имеет право свободно выражать свое мнение о пережитых событиях, а следовательно, рассказывать и о самих событиях — в том числе называя имя автора насилия.
Что касается презумпции невиновности и сроков давности, о которых часто вспоминают в комментариях («Это все еще надо доказать», «Слишком много времени прошло»), то это — понятия для правоохранительных и судебных инстанций, говорит эксперт. Они не имеют отношения к личному рассказу о пережитом, и неважно, сколько времени прошло с момента описываемых событий.
Как рассказать свою историю
Прежде, чем писать пост о пережитом опыте насилия, необходимо разобраться с мотивацией и целью — она может быть разной. Например, поделиться опытом — рассказать, как получилось пережить тяжелую ситуацию. Попросить помощи и поддержки. Предупредить окружающих об опасности. «Лучше не делать это из-за сильных чувств, обиды, гнева, — говорит Александра Иванова. — Эти эмоции лучше сначала проработать с профессиональным психологом».
«Когда мы рассказываем о пережитом насилии из чувства мести, мы в этот момент становимся соавторами насилия, — объясняет Олег Клепиков. — Мы меняем свою роль в треугольнике Карпмана (психологическая и социальная модель взаимодействия людей, играющих роли жертвы, агрессора и спасателя. — Forbes Woman), но сама травма не изживается. Мы как бы бегаем по кругу в этой ролевой структуре. Месть может принести эмоциональную разрядку, но не принесет облегчения. Придется проводить двойную работу: проживать травму и принимать себя, способного на месть».