В 1935 году португальский невролог Антониу Эгаш Мониш, лауреат Нобелевской премии 1949 года, сообщил о проведении 20 успешных лоботомий для лечения психических заболеваний, включая депрессию и меланхолию.

Вскоре после этого американские неврологи Уолтер Фриман и Джеймс Уоттс объединили усилия в занятиях «психохирургией»: иногда они проводили до 25 операций в день, чтобы облегчить «душевную боль» пациентов. Одержимость лоботомией охватила клиники, лечебницы и больницы США, Великобритании и Европы в 1940-х и 1950-х годах. Приблизительно 40–50 тысяч лоботомий было проведено в США и 17 тысяч – в Великобритании.

Наиболее распространенными поводами для операции становились эмоциональное напряжение, депрессия, обсессивно-компульсивное расстройство, тревожность, ипохондрия и психоз. Неврологи утверждали, что «шизофренические состояния», в том числе «возбуждение» и «беспокойство», могли быть «поразительным образом модифицированы» после процедуры. Чрезмерная озабоченность своими «чувствами, ощущениями и реакциями» была симптомом всех вышеупомянутых заболеваний.

Женщины, осмелившиеся выразить психическую и эмоциональную боль, которую врачи не могли объяснить, оказались идеальными кандидатками на лоботомию. К 1942 году 75 % «пациентов», подвергнутых лоботомии Фриманом и Уотсом, были женщинами. Их в то время в американских психиатрических больницах находилось меньше, чем мужчин, но симптомы, которые лоботомисты пытались устранить своими бесчеловечными процедурами, были в крайней степени феминизированы.

В 1947 году Фриман и Уотс сообщили о 20 случаях лоботомии, проведенных с 1936 года: 16 из них – женщины, причем 11 – домохозяйки. Подобно овариэктомии и клиторидэктомии, лоботомия позиционировалась как способ не дать нездоровым женщинам оказаться в приюте для душевнобольных, в которых на тот момент уже не хватало мест. В эпоху, когда психически здоровыми считались только спокойные жены и матери, практически любые эмоции, поступки и нарушения семейной гармонии воспринимались как повод для лоботомии.

Фриман и Уотс утверждали, что практически все пациентки-домохозяйки находятся в депрессии. Показателем успешности лоботомии было то, насколько покорно женщина возвращалась к своим домашним обязанностям. В 1940-х годах психические заболевания не понимали и стигматизировали. Для врачей, столкнувшихся с «возбужденными», «встревоженными» и «одержимыми» женщинами лоботомия казалась быстрым способом «вернуть пациентку на землю». С помощью этой операции, длившейся около часа, неврологи обещали предотвратить «годы инвалидности». Они устраняли «эмоциональный компонент» психических расстройств. «Это проще, чем избавиться от зубной боли», – радостно заявляли газеты.

Фриман и Уоттс считали лоботомию успешной, если пациентка возвращалась практически в детское состояние. Она могла смеяться, ругаться и впадать в истерику, но это была ничтожная плата за жизнь, свободную от вымышленных болезней и неприятных мыслей. Муж одной из таких женщин сказал, что после лоботомии его жена «стала исполнена беззаботности». Операция лишила ее понимания, что имеет значение, а что нет.

Несмотря на заявления Фримана и Уоттса об успехах, лоботомия часто заканчивалась смертью пациентки. И даже если этого не случалось, качество жизни нередко значительно ухудшалось. Несколько домохозяек скончались либо сразу после операции, либо в течение нескольких лет после нее. Кто-то даже совершал самоубийство.

Снятие проклятия

В 1914 году студентка Стэнфордского университета отчаянно искала способ облегчить менструальную боль. Каждый месяц она испытывала настолько сильные спазмы, что в этот период ей оставалось только лежать. Мать водила девушку «ко всевозможным врачам», но «ни один из них … ничем не помог».

Затем они встретились с Клелией Дуэль Мошер, стэнфордским профессором личной гигиены и женским медицинским консультантом, которая попросила пациентку расстегнуть одежду, лечь, согнув ноги в коленях, и слегка надавить на живот рукой. Затем сделать глубокий вдох и посмотреть, насколько высоко она сможет поднять руку с помощью мышц живота, а после опустить ее на выдохе. Мошер посоветовала пациентке выполнять это упражнение десять раз утром и вечером в ночной рубашке. Девушка должна была следить за тем, чтобы воздух в комнате был свежим, а ее движения — плавными и ритмичными.

Сначала героиня истории не верила, что упражнение, рекомендованное Мошер, ей поможет, тем не менее в течение следующих двух недель послушно его выполняла. В первый день месячных она встревоженно попросила мать расстелить ей постель и приготовить грелки.

«Я была настолько уверена, что привычная боль появится, что легла и стала ждать ее, но напрасно», — рассказала она. Девушка пошла в сад, чтобы собрать зелень для танцев, на которые она собиралась пойти вечером, но, споткнувшись, перекувырнулась через изгородь. Испугавшись, что ушиб повлечет за собой спазмы, она легла в постель. К ужину боль так и не появилась, и девушка танцевала всю ночь. На следующий день она чувствовала усталость и неприятную тяжесть в области таза, однако «боли, судорог или других проблем» не было.

Мошер родилась в 1863 году в Олбани, штат Нью-Йорк. Она хотела пойти по стопам отца, который работал врачом. Но, учась в Женской академии Олбани, самой старой школе для девочек в США, заболела туберкулезом и сильно подорвала здоровье. Мошер мечтала поступить в медицинский колледж, но боялась, что отец ей не разрешит. Она изучала ботанику и садоводство в переоборудованной теплице родительского дома и вскоре запустила небольшой цветочный бизнес. К 25 годам Мошер накопила достаточно денег, чтобы самостоятельно оплатить обучение в Уэллсли, частном женском колледже свободных искусств, который относился к «Семи сестрам» — семи женским колледжам, основанным в XIX веке, потенциальному эквиваленту мужской Лиге плюща. Мошер часто болела, но это не ослабило ее стремление стать врачом. К 1900 году в возрасте 37 лет она уже имела две магистерские степени, медицинскую степень Университета Джонса Хопкинса и частный кабинет в Пало-Альто, Калифорния. Она достигла того, что, по мнению многих, было недостижимым: никто не думал, что женщина со слабым здоровьем справится с трудностями учебы и требованиями, предъявляемыми врачам. Однако Мошер поставила перед собой цель развеять мифы о женской врожденной физической и психической слабости и хрупкости.

В 1890-х годах, обучаясь в магистратуре по физиологии, Мошер обратила внимание на менструацию. Как и большинство женщин ее поколения, она росла с представлением о том, что это стыдное заболевание.

Споры о влиянии месячных на женские умственные и физические способности активно продолжались после того, как Эдвард Хаммонд Кларк подлил масла в огонь в 1870-х годах. Мошер понимала, что такие, как он, опирались на исключительные случаи патологий, чтобы убеждать всех, будто во время менструации женщина теряет дееспособность. По мнению Мошер, идея о «недееспособности и страданиях», возникающих из-за «периодического выделения крови из половых путей», настолько укоренилась, что даже женщины, не имевшие особых проблем, считались ненормальными. Однако она не собиралась начинать словесную войну с врачами, которые использовали мифы о менструации в качестве доказательства женской неполноценности. Вместо этого Мошер хотела показать, что эти глупые, но очень влиятельные медицинские представления никак не отражали «нормальное или даже среднее состояние женщин». Следуя по стопам Мэри Патнэм Якоби, она обратилась к ним самим, чтобы это доказать.

Мошер начала осматривать студенток колледжа и расспрашивать их об их менструальном опыте. Эти девушки ухватились за возможности, открывшиеся перед ними в меняющемся мире, и им не хотелось считаться жертвами «традиционной менструальной недееспособности», как выражалась Мошер. Она знала, что для устранения укоренившихся мифов о том, что все женщины «становятся инвалидами на одну неделю из четырех», будет недостаточно просто говорить о менструации, даже женщине-врачу.

Вооружившись с трудом обретенным исследовательским опытом и продвинутыми научными знаниями, Мошер разработала методологию изучения физиологии менструации. Она была одиночкой, погруженной в работу и исследования, и, сидя так в одиночестве в лаборатории Стэнфорда, изучала данные об условиях жизни, питании, сне, физических нагрузках и других жизненных факторах ислледуемых. Она тщательно анализировала детали менструального цикла, обильность выделений, боль и другие симптомы каждой из них, а также записывала в таблицу артериальное давление, частоту дыхания и уровень гемоглобина. Помимо прочего, Мошер хотела узнать, как женщины чувствовали себя во время менструации, поэтому раздала им дневники для записи чувств и ощущений. Она поддерживала связь с испытуемыми по переписке, и к 1896 году изучила более 3350 менструальных циклов у более чем 400 женщин. Менструация еще никогда не исследовалась так подробно. Ее «детальная презентация … важных фактов» доказала, что для большинства женщин менструация — это нормальная периодическая функция, такая же, как сон, пищеварение, дефекация и мочеиспускание.

Боль, обильные выделения и нерегулярные скудные кровотечения, как правило, вызваны гинекологическими заболеваниями, а не каким-то врожденным женским дефектом, как гласили распространенные медицинские и культурные мифы. Мошер считала, что в менструальных нарушениях отчасти была виновна мода того времени. Сама исследовательница отказалась от нарядов с узкими поясами и пышными юбками в пользу свободных платьев-рубашек с воротником и множеством карманов и дополняла их галстуками и простыми шляпами. При этом средняя ширина юбки в то время составляла четыре метра. Ее носили без поддержки, поэтому неудивительно, что такая тяжелая одежда могла привести к «гиперемии таза» и энтероптозу1 и провисанию мышц живота. Хотя в начале ХХ века корсеты носить перестали, узкие пояса и рукава, отрицательно сказывающиеся на осанке и гибкости суставов, оставались в моде. Вдобавок из-за укоренившихся представлений о физической хрупкости женщины не получали достаточно физических нагрузок. Однако наиболее распространенной причиной менструальных нарушений, по мнению Мошер, был страх. «Выражения "время болезни" и "плохое самочувствие" давно вошли в нашу повседневную речь, — писала Мошер. — Влияние страха постоянного ожидания на разум трудно измерить».