Перевод Сара Бендер Редакция Светлана Куприн

Женщины добились наконец финансовой независимости и контроля над репродуктивной способностью, казалось бы, у них не осталось причин сопротивляться мужской власти. Но ирония этой истории в том, что, едва сбросив ярмо патриархата, женщины обнаружили у себя дома нового господина.

Сейчас, спустя тридцать лет, очевидно, что мужское господство никуда не делось. Но одним только мужским сопротивлением модели равенства сегодняшнее положение женщин объяснить нельзя. Постоянно растущая ответственность за детей оказалось таким же, если не более ограничивающим фактором, как сексизм дома или на рабочем месте. Женщина может уйти от начальника или мужа, но не от ребёнка. Тирания материнского долга не новость, однако, она значительно усилилась с подъёмом натурализма, не принеся взамен ни матриархата, ни равенства полов, а совсем наоборот — ухудшение положения женщин. Мы согласились на это ухудшение во имя морального превосходства, во имя любви к нашим детям, и во имя некоего идеального понятия о воспитании детей, и всё это оказалось гораздо эффективней, чем внешние ограничители. Преимущества добровольного рабства очевидны. И мужчинам не пришлось даже пальцем пошевелить, за них всю работу сделали дети. Лучшими союзниками мужского господства стали, сами того не желая, невинные младенцы.

Мать прежде отца

Кажется еще совсем недавно мы радовались детским бутылочкам, ведь с их помощью мужчины и женщины могли делить родительские обязанности. Во Франции, где бутылочки используют 40% пар, всё ещё существует значительное сопротивление новой догме. Мы должны быть благодарны Лоранс Пэрну, королеве французских пособий по воспитанию детей, за то, что она отстаивает право выбирать между искусственным и грудным вскармливанием [1]. По ее словам, бутылочки дают отцам возможность дополнительного контакта с ребёнком, а матерям — небольшую передышку. Это одобрение ИВ может показаться еретическим апологетам ГВ, поскольку у них довольно традиционные представления о ролях родителей, пусть и с лёгким налётом современности. Ла Лече Лига утверждает: «Отец должен всецело поддерживать и поощрять мать к ГВ». Лига также призывает отцов «уделять больше времени семейной жизни, чем карьере, проводить больше времени с детьми и брать на себя существенную долю домашней работы» [2]. Эту идею повторяли почти дословно такие обласканные СМИ педиатры, как Т. Берри Бразелтон в США и Эдвиж Антье в Париже.

В 1960-х и 1970-х, благодаря ИВ, молодые родители экспериментировали с разделением труда, что способствовало свободе матери, позволяло ей покидать дом, спать по ночам, возможно, даже возвращаться на работу без особой тревоги. Кормящие отцы, которых французы иногда называют «отцы-наседки», играли значительную роль в женском освобождении, помогая матерям лавировать между семьёй и работой[3]. Возможно, их было не так уж и много, возможно, они были удобной мишенью для подтруниваний, и возможно, СМИ преувеличивали их количество, но им удалось изменить традиционный образ отца. Кормить ребёнка из бутылочки, купать его и менять ему подгузники — все эти «женские» обязанности могли выполнять и мужчины, и это никак не отменяло их мужественность или материнскую заботу о детях. Но догма ГВ и понятие о материнском инстинкте не допускали даже мысли об обмене ролями.

С середины 90-х, когда во Франции снова заговорили о ГВ, новых отцов вернули на законное место, а их роль была пересмотрена [4]. Из книги Эдвиж Антье:

«В то время как идеология, поощряющая «новых отцов», совершенно справедливо акцентирует внимание на том, насколько важен отец, заботящийся о ребёнке, я хочу подчеркнуть, что роль отца далека от роли «второй матери» <…>. Ребёнку не нужны две матери, ему нужно прижаться к материнской груди и почувствовать, как отец обнимает их обоих, защищая от целого мира. Мы должны любой ценой прекратить попытки превратить отца во вторую мать. Эта современная тенденция абсолютно нелепа и смехотворна. Роль отца заключается в защите матери, укреплении её статуса матери и женщины. Каждый должен быть на своём месте. Лучший отец для ребёнка тот, кто любит и защищает <…> мамочку!» [5]

Обязанности отца в первые месяцы заключаются в том, чтобы освободить мать от домашних дел, играть с ребёнком, «помочь матери вернуться к своей женственности», «даря ей цветы, занимаясь с ребёнком, пока она посещает парикмахерскую, говоря ей, как замечательно она выглядит» [6]. Кормление грудью на протяжении первых шести месяцев по сути исключает отца из пары мать-ребёнок. Он только мешает. Ему нет места в этих насыщенных отношениях. Если отец хочет покормить ребёнка из бутылочки, ему следует сказать, что это совершенно бесполезно. Единственная польза — «успокоение <…> самого отца» [7].

По словам Антье, мать, круглосуточно кормящая по требованию, должна быть «абсолютно доступна», дальше следует утешительный вывод, что «в первые месяцы матери придется стать рабыней своего ребёнка» [8]. А поскольку смешанное ГВ рекомендуется вплоть до двух лет, свободы ей не видать еще очень долго. Так восстанавливается модель патриархальной пары. После двадцати лет феминистского активизма отцы получили полное оправдание своему равнодушию к новорождённым детям. Поскольку ребёнок снова становится исключительно заботой матери, отцы могут с чистой совестью заниматься своими делами.

А учитывая то, что Антье, как и последователи Ла Лече Лиги, настоятельно рекомендует матерям оставаться дома с детьми до трёх лет, женщины могут попрощаться со своими профессиональными амбициями. Если в течение этих трёх лет появится ещё один ребёнок, можно с уверенностью сказать, что мамочка вернулась домой навсегда.

В скандинавских странах велась особенно яростная война за ГВ, однако, там внимательнее чем в других местах относятся к половому равенству. Поэтому там внедрили беспрецедентную семейную политику, призванную защитить интересы матерей на рынке труда.

Ещё в 1974 году правительство Улофа Пальме в Швеции заменило материнский декрет на родительский, который должен быть разделен между отцом и матерью. Теперь декретный отпуск мог продолжаться для пары в целом шестнадцать месяцев, в течение тринадцати из которых им возмещали 80% от зарплаты, в течение трёх — выплачивали по единой ставке не более 3500 долларов в месяц. Отец обязан был взять не менее двух месяцев декрета, иначе это время вычиталось из общего. В 1980 году был введён дополнительный декрет, дающий отцам право на дополнительные десять дней, с выплатой 80% зарплаты [9]. Эта смелая политика по равной интеграции родителей в воспитание детей не привела к значительным изменениям. Около 80% отцов использовали свой декрет целиком или частично, но на них пришлось только 22% от общего количества дней в декретных отпусках в стране [10].

Если присмотреться получше, станет очевидно, что шведская политика, которую во всём мире считают эталоном, не очень преуспела в примирении материнства и полового равенства, равно как и в сдерживании разницы зарплат между мужчинами и женщинами.

Ребёнок прежде пары*

Замужняя или нет, мать должна поставить ребёнка выше, чем его отца.

Круглосуточное кормление по требованию имеет два последствия, не способствующие хорошим отношениям. Грудь матери в течение долгого времени принадлежат ребёнку, также как и её постель. Наряду с другими своими кампаниями, Ла Лече Лига начала войну за совместный сон, который считается полезным для ребёнка. Совместный сон хорош не только тем, что хорошо сочетается с ГВ [11], он также предоставляет ребёнку массу других преимуществ. По утверждению Антье, ребёнок лучше засыпает и реже просыпается, когда спит в постели родителей: «Ему нужно слышать, как ворочается во сне его мать и похрапывает отец: это способствует концентрации внимания и улучшает дыхание. Лишить своего ребёнка покоя, который приносит совместный сон, значит повредить его психологическому развитию. Оставлять ребёнка плакать, когда он засыпает или просыпается — это чрезвычайно жестокая практика, по крайней мере до четырёх лет» [12].

Помимо психологических преимуществ, совместный сон якобы предотвращает и другие проблемы: «Ребёнок лучше спит, мать и ребёнок больше не будят друг друга, частота и длительность ночных кормлений увеличивается. Вместе с физическим контактом между матерью и ребёнком, повышается бдительность матери. Не осознавая того или даже не просыпаясь полностью, она убеждается в том, что с ребёнком всё в порядке, ему не холодно и не жарко, укрывает одеялом или наоборот, откидывает его, и т.д.» [13] Адепты совместного сна любят цитировать новозеландское исследование 1996 года, которое показало снижение на 25% риска внезапной младенческой смерти у детей, которые спали в одной комнате с родителями вплоть до достижения возраста шести месяцев.

Однако спать в одной комнате с родителями и спать в одной постели — не одно и то же. Совместный сон, как утверждает статья в медицинском журнале «Lancet» от 2004 года, наоборот повышает риск внезапной младенческой смерти — вывод, который оспаривают адепты совместного сна [14].

Даже если мы примем плюсы совместного сна для матери, которой не нужно вставать ночью по нескольку раз, чтобы покормить ребёнка, выгоды для ребёнка трёх-четырёх лет неясны. Детские психологи разделились по этому поводу. Некоторые утверждают, что для многих культур это общепринятая практика, и не влечет никаких негативных последствий. Французский детский психолог Марсель Руфо, изначально настроенный критично, в конце концов признал, что она может быть полезна, когда нужно успокоить ребёнка. Другие категорически не приемлют её. Клод Халмош, например, считает, что ребенок гораздо больше нуждается в эмоциональной близости с матерью, в звуке ее голоса, чем в тесном физическом контакте.