Источник: https://vk.com/wall-150748209_61

Перевод интервью Меган Мерфи с Шейлой Джеффрис.

Меган Мёрфи: Давайте начнём сначала. Как вы присоединились к женскому освободительному движению?

Шейла Джеффрис: Впервые я оказалась активно вовлечена в деятельность феминистской группы в 1973 году, но в 1971 году, когда я преподавала в частной школе для девочек в Британии, я прочитала «Политику пола» и немедленно начала преподавать её дискуссионной группе девочек. Эта книга действительно сделала меня феминисткой. Затем в 1973 году я покинула школу, чтобы получить учительский сертификат, которого у меня в то время не было. Я присоединилась к местной женской группе Национального союза учителей в Манчестере, и они тут же сказали мне: «Напишите вступление на пятьсот слов к новостной рассылке», и я подумала: «Боже мой, я не знаю, смогу ли я это сделать». Я сделала это, затем я написала еще одну статью, и всё, я стала писать о феминистской политике.

ММ: С тех первых дней (очевидно, что это большой вопрос, но всё же мне интересно) вы видели, как со временем менялось движение и феминистский дискурс?

ШД: Да, это довольно большой вопрос. И в самом деле, я сейчас пишу книгу о лесбийском феминизме в 1970-1980-х годах в Британии. Одним из вопросов, которые я задавала женщинам, которых опрашивала для книги, был вопрос о том, когда, по их мнению, движение закончилось или встретилось с крупными проблемами. Большинство сошлось на том, что это была середина-конец 80-х. К 90-м в движении уже ничего особенного не происходило. Многие вещи смогли просуществовать какое-то время. Когда я впервые прибыла в Мельбурн в 1991 году, на улице, где я жила (или очень близко к ней) был феминистский книжный магазин, там было кафе, принадлежащее лесбиянкам, там была женская галерея искусств и так далее. Все эти вещи, конечно, исчезли через несколько лет, но какое-то время это заняло, чтобы отовсюду исчезли женские книжные, феминистские издатели, арт-центры, женские театральные группы, дискотеки только для женщин, лесбийские центры, женские кофейни, и так далее.

Это заняло достаточно времени, но женское освобождение как сильное движение уже имело большие проблемы к концу 80-х. Я пишу о Британии, конечно же, я не знаю, как этот процесс шел в других местах, но в Британии, конечно, в 1979 году у нас избрали Маргарет Тэтчер, политика правого крыла. И она известна своим высказыванием: «Общества как такового не существует», так что левые серьезно пошли на убыль в этот период, как и любой вид коллективной политики, уступая крайнему индивидуализму. Произошли серьезные изменения в политическом климате, и правительство тори повело крупное наступление на местные правительства, вроде Совета Большого Лондона, который предоставлял феминистским группам и инициативам деньги и поддержку. Также внутри ЖОД происходили так называемые «секс-войны», которые на самом деле были попытками женщин, которые были против радикально-феминистской критики сексуальности, остановить эту критику, особенно вокруг порнографии и проституции, садомазохизма и т.д. Также появилась политика идентичности, или то что мы называли политикой идентичности, это отвлекало важные феминистские организации.

В начале 80-х я была в группе женских исследований юго-западного Лондона. И никто из нас не была в университете, никто из нас не работала в университете, мы все преподавали женские исследования как заочные или вечерние классы. Я преподавала историю сексуальности, также я преподавала курс гомосексуальности в литературе. Это были весьма радикальные феминистские курсы. Но со временем женщины стали переезжать в университеты. Некоторые женщины начали преподавать женские исследования в университетах, некоторые женщины, уже будучи в университете, начали преподавать их, и в начале эти курсы были очень важны, была степень магистра гуманитарных наук по женским исследованиям. Взрослые женщины-студентки вели обсуждения, и это было весьма полезно для феминизма и феминистского анализа.

Но в течение 90-х настало время, когда женские исследования в университетах стали меняться. Они превратились в нечто, называемое «гендерными исследованиями», и конечно, гендерные исследования не обязательно фокусировались на женщинах. Они теперь включают курсы по трансгендеризму, курс по квир-теории и т.д. Так что ориентация на женщин исчезла, и мне в моем университете сообщили, когда женские исследования стали гендерными, в университете Мельбурна в Австралии, что необходимо поменять название, поскольку иностранные правительства, которые посылают сюда студентов на женские исследования, могут подумать, что это очень радикально, и они не хотели бы иметь ничего общего с женщинами, поэтому если назвать исследования гендерными, это сделает их более приемлемыми для иностранцев.

Что реально произошло в гендерных исследованиях, так это то, что женщины, вовлечённые в них, не всегда были феминистками. Радикальные феминистки, конечно, в 70-80х, если уж писали, то точно писали о женщинах, весьма определенно. Мы критиковали Маркса и Фрейда, и все идеи мужчин, мужские идеологии, пытались вызволить женский опыт и женские мысли из этих идеологий, и мы точно не обращались к мужчинам. Мы создавали идеи, наш собственный опыт, сознание и т.д. Но постепенно в женских исследованиях, то есть теперь гендерных исследованиях, появились женщины вроде Джудит Батлер из Принстона, и многие другие постмодернистки, которые не обращались к женщинам вообще. Они просто использовали всех этих пожилых мужчин, идеи которых были созданы из мужского господства, полностью с мужской точки зрения. И иногда они пытались приспособить женщин к этим перспективам, иногда они и этого не особенно старались делать.

Так гендерные исследования действительно стали очень [неуютным] местом для феминисток. Мне очень повезло, когда я попала в университет Мельбурна, потому что я фактически преподавала на факультете политики, меня назначили на политический факультет, и поэтому я могла говорить о власти, о мужской власти и так далее. Я не думаю, что превращение женских исследований в гендерные повлияло на меня, и действительно, когда я покинула Мельбурн пару лет назад, чтобы вернуться в Британию, гендерные исследования преподавались в том же коридоре, но мои книги никогда бы не были упомянуты на этих предметах, в том числе если речь шла о поле и власти, и появление на этих курсах радикальной феминистки представлялось невозможным.

Я думаю, сейчас ситуация обстоит таким образом, что молодых женщин, берущих гендерные исследования, настраивают против феминизма. Их обучают весьма анти-феминистским идеям, не преподают им радикальный феминизм. Мы потеряли женские исследования, это было крупное поражение. Об этом еще нужно написать. Нужна хорошая книга о том, что произошло с женскими исследованиями. Я всегда думала, что это должны быть феминистские исследования, а не женские, но мы так далеко и не зашли. Так что, это была очень серьезная потеря.

ММ: Мне любопытно было бы узнать о том, каково это, быть радикальной феминисткой в университетской среде, как к вам относились в университете?

ШД: Я отправилась в университет в Мельбурне, Австралия, потому что не смогла получить должность в университете в Британии. Я подавала заявления о приёме на работу, и у меня уже вышла книга «Старая дева и её враги», но меня даже не приглашали на собеседования. Так что я получала сообщение о том, что меня рассматривали как слишком спорную из-за моих работ на тему сексуальности и критики гетеросексуальности. Я думаю, что меня рассматривали как неподходящего человека.

Но, к счастью, политический факультет университета Мельбурна рассмотрел тот факт, что у меня к тому времени вышло две книги, и они действительно ознакомились с книгами, и одна из книг у них была включена в курс, и они подумали, что я могу быть подходящим человеком. Так что я отправилась в университет Мельбурна, и до того, как меня утвердили на должности, меня спросили, буду ли я преподавать этим людям политику гомосексуальности, и я согласилась. Так что меня рассматривали как очень радикальную и подходящую, я прошла все комиссии, получила все необходимые разрешения для факультета политики. И в самом деле, я преподавала то, что было первым примером курса о гомосексуальности в Австралии, и одна из газет правого крыла была крайне критична и шокирована, что это вообще будет преподаваться. Но интересно, что в течении пары лет на этом курсе были только гетеросексуальные студенты, потому что возник курс по квир-политике. И квир-политика была весьма анти-феминистской, так что у меня была только пара лет возможности преподавать в основном лесбиянкам, но иногда и геям, до того, как меня начали рассматривать как неприемлемую персону из-за моей феминистской политики. Так что интересно взглянуть на то, как менялись времена.

Но в университете я в основном преподавала очень популярные курсы, и всё было хорошо, мне нравилось там, пока примерно в 2005 году не случилась корпоратизация университетов, когда нам сказали, что университет Мельбурна теперь был корпорацией, бизнесом. И тогда произошли большие изменения, множество замечательных курсов постепенно исчезли, и на факультете политики у нас было что-то около 3 часов политики, одного из самых важных предметов.

Мне удалось сохранить свои предметы, что было хорошо. У меня были очень хорошие показатели, я много публиковалась, но корпоратизация университета была очень враждебной к людям вроде меня, и будет враждебна, и должна быть враждебна для любой радикальной феминистки, пытающейся устроиться в университет, потому что частью корпоратизации был тот факт, что учёные теперь должны были приносить деньги, они стали дойными коровами, и они должны были привлекать деньги в форме грантов. Так что они должны были подавать заявления на гранты, и обращаться к грантодателям из чиновников и другим представителям власти. И проблема конечно была в том, что никто бы не стал финансировать радикальную феминистку. Так что теперь это было очень трудно, в университетах исчезала свобода слова, потому что теперь для получения работы и повышения нужно было доставать деньги, для этого нужно было быть очень льстивыми, и мы не собирались делать то, чего не хотим. И это действительно не очень хорошо выглядело. Я рада, что я была в университетах в прошлые дни, в 60-70х в университеты попали марксисты, в 80х – феминистки. Теперь реально нужно играть в мужские игры, делать то, что может быть продано. И университеты всегда были маскулинными заведениями, так что они являются не самыми лучшими местами, куда феминистки могли бы попасть. Так что я рада, что извлекла из этого самое лучшее.

ММ: Это очень интересно, особенно с точки зрения корпоратизации университетов. Интересно, в радикальном феминизме, и даже в левых кругах, мы много говорим о политике идентичностей, говорим критически, но я не уверена, что люди всегда чётко понимают, что это значит. Не могли бы вы объяснить это понятие?

ШД:[смеется] Я тоже не уверена, что мы понимаем, что это значит. Политика идентичностей – это то, что сегодня обычно зовётся интерсекциональностью. Насколько мне известно, впервые этот термин был использован в документе, называющемся «Заявление Коллектива реки Комби» от 1977 года, который был написан группой чернокожих лесбийских феминисток-социалисток в США, в которой состояла Барбара Смит. Как они объясняли в этом документе, термин «политика идентичностей» был разработан для того, чтобы он помог им выражать то, как их чёрная лесбийская самость согласовывается с женским полом (womanhood), и как все эти части согласовываются между собой, и как они могут понимать и выражать способ, которым они согласуются.

Я думаю, даже когда этот термин был представлен, он не был дружественен к феминистской политике, в которую я была вовлечена в то время, потому что в интервью 2014 года Барбара Смит действительно делает выпад в сторону феминизма белых лесбиянок. Они говорит, что белый лесбийский феминизм (а я думаю, я являюсь белой лесбийской феминисткой и всегда ей была) – это форма политики идентичностей, что является проблематичным, поскольку он не рассматривает, как она говорит, что множество людей в стране и по всему миру ужасно угнетены, и не являются белым лесбиянками. Им это не интересно. И так далее. Так что, иными словами, лесбийским сепаратисткам было бы неразумно ставить женщин и лесбиянок во главу угла, им не следует приоритезировать женщин и лесбиянок, потому что множество людей на свете, включая, конечно же, многих мужчин, страдают всеми возможными способами. У меня с этим проблема, и я думаю, что это и имелось в виду теми, кто разрабатывали этот термин с самого начала, и они были феминистками-социалистками, а не радикальными феминистками. Проблема в том, что это создаёт ситуацию, когда трудно расставить приоритеты между борьбой против угнетения женщин и борьбой с угнетением всех одновременно. И проблема, конечно, в том, что никто не борется против угнетения женщин, кроме женщин и феминисток, кто же ещё будет этим заниматься. И у феминисток очень и очень легко вызвать чувство вины, внушая им то, что они должны делать всё сразу, а это попросту невозможно. Вот как появилась политика идентичностей.