*https://magazines.gorky.media/nz/2012/3/struktura-gendernyh-otnoshenij.html*

Рейвин Коннелл (р. 1944, урожд. Роберт Уильям «Боб» Коннелл) – профессор Сиднейского университета (Австралия), автор книг «Rulling Class, Rulling Culture» (1977), «Class Structure in Australian History» (1980), «Making the Difference» (1982).

Перевод с английского Татьяны Барчуновой

Структура гендерных отношений[1]

Основные структуры: труд, власть, катексис[2]

До сих пор мы обсуждали проблемное поле социальной теории гендера и его постепенное формирование в рамках западной социальной мысли. Было показано, что эта теория автономна: она не может вывести свою логику из какого-либо внешнего источника – из естественных различий между полами, из биологического воспроизводства, из потребностей функционирования общества или императивов социального воспроизводства. Адекватная теория гендера требует гораздо более сильной теории социальной структуры, чем позволяет скрытый волюнтаризм ролевой теории. Но ей необходимо также понятие структуры, позволяющее увидеть как сложности, которые игнорирует категориальный подход, так и историческую динамику гендера. […] Далее мы рассмотрим, как должно выглядеть ядро такой теории, то есть объяснение гендера как социальной структуры.

Для этой теории нет необходимости искать новые априорные основания. Можно начать с имеющихся в нашем распоряжении понятий социальной структуры, интуитивно выдвинутых в теории ролей и в теории категорий. Для того чтобы развить их таким образом, чтобы они отвечали избранным нами критериям, необходимо предпринять три шага. Во-первых, необходимо модифицировать базовое понятие «структуры» в свете последних достижений теории практики. Во-вторых, понятие единой структуры гендерных отношений должно быть разбито на отдельные структурные компоненты, или подструктуры. В-третьих, необходимо различать тот вид структурного анализа, который порождает такие понятия, как «разделение труда по признаку пола» (будем называть их структурными моделями), и тот, который порождает такие концепты, как «гендерный порядок» (gender order) (будем называть их структурными инвентарями).

[…]

Структура и структурный анализ

Понятие «социальной структуры», несмотря на свое фундаментальное значение для социальных наук, является неоднозначным. Оно используется в сложных, продуманных моделях Пиаже[3], Леви-Стросса и Альтюссера, но значительно чаще «структурой» просто называют все, что соответствует некоему различимому паттерну. Большинство работ, написанных о гендере, явно тяготеет ко второй разновидности использования этого понятия. Авторы часто довольствуются высказыванием смутной идеи о том, что гендерные отношения подчиняются некому общему порядку, но дальше этого не идут.

Чтобы не вдаваться в пространную дискуссию о дефинициях, допустим, что понятие «структура» – это нечто большее, чем синоним «паттерна», и что оно отражает ригидность социального мира. Оно отражает представление о преградах, об ограничении свободы, а также о возможности делегирования полномочий деятельности, о получении такого результата, которого невозможно достичь индивидуальными усилиями. Понятие социальной структуры отражает ограничения, заключающиеся именно в определенном способе социальной организации (скорее, скажем, чем ограничения, исходящие от физической природы мира). «Ограничения» могут быть такими грубыми, как, например, присутствие оккупационной армии. Но в большинстве случаев ограничения социальной практики проявляются в результате более сложного взаимодействия различных сил, через посредничество множества социальных институтов. Поэтому попытки разъяснить, что такое «социальная структура», обычно начинаются с анализа институтов.

Наиболее разработанные теории, представляющие гендерные отношения как социальную структуру, были созданы Джульет Митчелл и Гейл Рубин. Они базируются на институте родства как кросскультурном базисе неравенства полов. Их подход к структуре, которая лежит в основании родства, опирается на классический труд Клода Леви-Стросса «Элементарные структуры родства», в котором невероятное разнообразие собранных этнографами и историками материалов сводится к универсальной базовой системе обмена. Леви-Стросс описал ее как обмен женщинами, происходящий между группами мужчин, и принял его за основание общества как такового. С точки зрения Митчелл и Рубин, этот обмен лежит в основе подчинения женщин.

Понятие «структуры» как фундаментального типа отношений, который не присутствует в социальной жизни непосредственно, но незримо лежит в основании сложной совокупности взаимодействий и институтов, является общим для всех видов структурализма в социальных науках. Подобное понимание структуры – большой шаг вперед по сравнению с простейшими дескриптивными представлениями о структуре. Но оно порождает серьезные теоретические проблемы, что проявляется, в частности, в левистроссовской теории родства. Главная трудность, выявленная в ходе двух десятилетий критики структурализма, связана с тем, что он основан на логике, не совместимой с представлением о практике как основе социальных процессов, и, соответственно, с последовательной историчностью в социальном анализе. Без историчности же политика изменений становится нереальной.

Митчелл пытается вернуть в лоно анализа практику и историю и тем самым спасти рациональность феминистской политики. Для этого она показывает, что базовая структура (обмен женщинами) и патриархатный социальный порядок, на ней основанный, были культурными универсалиями вплоть до эпохи капитализма, но более в них нет необходимости. Аргументы Митчелл были важны в середине 1970-х годов для обеспечения рационального обоснования самостоятельного женского движения. Но из этих аргументов также следовало, что борьба против патриархата во все предыдущие исторические периоды была иррациональной. Это кажется, мягко говоря, спорным. Чтобы избежать подобного деления истории на две части, необходимо преодолеть свойственное структурализму жесткое разделение между базовой структурой и лежащей на поверхности практикой.

Иллюстрацией более успешного решения этой проблемы служит другая классическая работа по изучению систем родства. В работе Майкла Янга и Питера Уиллмотта «Семья и родство в Восточном Лондоне» описывается матрифокальная структура родства в рабочем районе Бетнал Грин, где мать является ключевой фигурой, а ее отношения с дочерью служат центральной осью семьи. Эта структура показана в процессе становления как постоянно создающаяся и изменяющаяся в результате чрезвычайно активной социальной практики. Дочери и матери снуют между домами друг друга до двенадцати раз в день, они обмениваются такими услугами, как уход за больными, ведут переговоры относительно всевозможных семейных отношений, включая замужество дочери. Представление о «структуре» в данном случае не оторвано от практики, хотя оно и не дано в опыте. Жители Бетнал Грина вряд ли знакомы с понятием «матрифокальность». Присутствуя в повседневной практике, структура открыта для значительных изменений под ее влиянием. Это показали Янг и Уиллмотт в своем знаменитом описании миграции в окраинные пригородные поселения с их отдельными домиками, породившей неожиданную и нежелательную для людей модель нуклеарной семьи. Как заметил один из мигрантов: «Это все равно, что быть запертым в коробке, пока не помрешь»[4].

Идея активного присутствия структуры в практике и активного формирования структуры практикой в настоящее время получила теоретическое оформление. Особенно ясно она представлена в дуалистических подходах к структуре, предложенных Пьером Бурдьё и Энтони Гидденсом. В работе Бурдьё «Очерк теории практики» структура и практика связываются между собой главным образом с помощью ироничного подчеркивания непредусмотренных последствий стратегий, используемых социальными акторами. Использование индивидуальной или семейной стратегий приводит к воспроизводству того социального порядка, из которого эти стратегии исходили. Большое достоинство подхода Бурдьё заключается в признании изобретательности и энергии, с которыми люди строят свою жизнь, – весьма необычная для теоретической социологии особенность. Но его образ социальной структуры так сильно зависит от идеи социального «воспроизводства», что он плохо совмещается с любыми представлениями об исторической динамике, разве что она реализуется независимо и неведомо для акторов. В мире Бурдьё история просто происходит, а не производится[5].

Теория структурации Гидденса связывает структуру и практику еще сильнее. Человеческая практика всегда предполагает наличие социальной структуры в том смысле, что она обязательно включает в себя социальные правила или ресурсы. Структура всегда возникает из практики и конституируется ею. Ни структура не может быть понята без практики, ни практика – без структуры[6].

Этот баланс, который Гидденс назвал дуальностью структуры, наиболее адекватен требованиям гендерной теории по сравнению с другими теоретическими подходами. Однако и с ним связаны две серьезные проблемы. Делая связь между структурой и практикой вопросом логики, требованием социального анализа вообще, Гидденс не предусматривает возможности того, что форма этой связи может исторически измениться. Эта возможность в имплицитной форме предусмотрена в концепции Митчелл и эксплицитно – в практической политике освободительных движений. Ее значимость для гендерного анализа очевидна. Пытаясь отобразить влияние структуры как целого, Гидденс делает явный шаг назад в сторону классического структурализма. Его парадигмой в данном случае является структура языка, а это глубоко ошибочно для анализа таких структур, как гендер или класс. Делая акцент на «виртуальности» структуры, он тем самым утверждает, что контекст события скорее ограничен альтернативами, вытекающими из данных структурных принципов, чем задан исторически. Это возвращает его к логике обратимых трансформаций, характерной для структурализма.

Отсюда ясно, что дуальные модели должны быть открыты истории. Главное здесь то, что практика, предполагающая наличие структуры, как показали Бурдьё и Гидденс, всегда является реакцией на данную ситуацию. Практика представляет собой трансформацию этой ситуации в определенном направлении. Описать структуру – означает выяснить, что в данной ситуации ограничивает свободную игру практики. Поскольку результатом практики является трансформированная ситуация, которая, в свою очередь, становится объектом новой практики, «структура» определяет, каким образом практика (протяженная во времени) ограничивает следующую практику.

Поскольку человеческое действие включает в себя элементы свободного творчества («творчества в пределах определенных границ», по выражению Бурдьё), а человеческое знание рефлексивно, практика может быть направлена против того, что ее ограничивает; поэтому структура может быть осознанным объектом практики. Но практика не может избавиться от структуры, не может свободно осуществляться вне заданных ранее условий, точно так же, как социальные акторы не являются просто «носителями» структуры. Акторы в своей практической деятельности всегда должны считаться с ограничениями, порождаемыми историей. Например, женщины викторианской эпохи, отвергавшие замужество, не имели возможности свободно выбрать тот тип сексуальной жизни, которой им нравился. Часто единственной реальной альтернативой было полное отсутствие сексуальной жизни.