Легализация проституции не решает никаких проблем, а лишь усугубляет вредоносность этой практики и углубляет гендерное неравенство в обществе.
Вопреки тому, что многие международные и неправительственные организации бьют тревогу по поводу траффикинга женщин и девочек с целью проституирования, некоторые государства легализуют проституцию, а также отменяют преследование за сутенёрство. С 1990-х годов большинство австралийских штатов последовали именно по этому пути, а с началом нового века к ним присоединились Нидерланды, Германия и Новая Зеландия. Конвенция о борьбе с торговлей людьми и с эксплуатацией проституции третьими лицами от 1949 года напрямую связывала траффикинг и локальные секс-индустрии и запрещала публичные дома (Jeffreys, 1997), так как отражала понимание того, что именно локальные сети публичных домов были основанием для возникновения и развития траффикинга. Удивляет целенаправленность, с которым на протяжении последних десятилетий это понимание отвергалось в ходе дебатов о том, как эффективнее бороться с траффикингом. В целом, в программах, предназначенных для борьбы с траффикингом, как в странах, где проституция легализована, так и в странах, где разрешены «массажные салоны» и «эскорт-агентства», проводится скрупулёзное различие между «траффикингом» и «свободной проституцией». В результате локальные секс-индустрии оказываются надёжно защищенными от любых нежелательных для них последствий, несмотря на тот факт, что именно траффикинг поставляет им девочек и женщин. Моя гипотеза, излагаемая в данной главе, состоит в том, что государства, легализующие проституцию, превращаются в сутенёров и в эксплуататоров в глобальной секс-индустрии.
Как уже упоминалось в предыдущих главах, государства участвуют в траффикинге женщин разнообразными способами. Японское государство действовало как сутенёр в интересах собственных вооруженных сил, а также в интересах армии США, которая оккупировала Японию после Второй Мировой войны (Tanaka, 2002). До совсем недавнего времени правительства Ирландии, Японии и Канады выдавали специальные визы для «аниматорок», с помощью которых помогали поставлять женщин в стриптиз-клубы и в проституцию (Macklin, 2003). Страны ЮВА, например, Филиппины, проводят специальные тренинги для «аниматорок», которые напрямую связаны с траффикингом в целях проституирования. Однако ни одна из упомянутых стран не легализовала проституцию. Страны, легализирующие проституцию, занимают прагматическую позицию по отношению к проституированию женщин. Легализация не проводится как некая реакция в духе «выбора из двух зол…», как это иногда пытаются представить; легализация проституции является активной прикладной политикой, создающей условия для быстрой экспансии проституторской индустрии. По мере того, как происходит эта экспансия, негативные последствия проституции и траффикинга значительно возрастают. Государства, в которых проституция легализована, становятся ответственными за управление легальными методами рекрутирования в проституцию, они следят за тем, чтобы женщины не попадали в проституцию через траффикинг, обман или силовое принуждение. Также эти государства берут на себя ответственность за публикации рекомендаций по сохранению здоровья и техники безопасности на рабочем месте для проституированных женщин. Эти государства получают свою долю прибыли от проституции посредством продажи лицензий и сбора налогов. Активное вмешательство государства необходимо для того, чтобы секс-индустрия эффективно развивалась и задействовала весь свой потенциал, как и любой другой сегмент рынка, потому что прибыли от нелегальной экономической деятельности, которая социально стигматизирована, ограничены. Так, в одном из докладов о легализированных стриптиз-клубах и публичных домах Германии говорится о том, что нормализация, социальное принятие и постоянный рост секс-индустрии необходимы для того, чтобы стабильно росли прибыли (IBISWorld, 2007).
Непосредственно после Второй Мировой войны, под давлением кампаний феминистских и аболиционистских организаций, направленных на прекращение государственного регулирования проституции и траффикинга женщин, государства, подписавшие Конвенцию против торговли людьми от 1949 года, а также некоторые государства, которые не присоединились к этой конвенции, запретили деятельность публичных домов на своей территории, хотя ранее разрешали её или закрывали на неё глаза (Jeffreys, 1997). Однако в последние двадцать лет легализаторские лобби добились в некоторых странах значительной степени нормализации и общественного принятия проституции, и кое-где она вновь превратилась в законный и регулируемый государством бизнес. Политика легализации проституции и декриминализации сутенёрства были представлены как средства борьбы с негативными последствиями проституции и траффикинга. Однако, эти разрекламированные средства в реальности не являются действенными:
«Предполагаемая выгода от легализации проституции и декриминализации сутенёрства сильно напоминает землю обетованную неолиберализма».(Дженис Реймонд, CATW)
В тех государствах, где «легализуют» де-юре покупку и продажу женщин, проституция уже давно существует легально де-факто, и законодательная мера ничего по сути не меняет. На самом деле только отдельные проституторские практики находились под запретом: уличная проституция, получения прибыли за счёт сексуальной эксплуатации третьих лиц — практика, известная как сутенёрство. Тогда единственное, что легализуется — это именно сутенёрство, за счёт того, что некоторые (таких меньшинство) публичные дома покупают лицензии и начинают действовать «официально». Остальная, большая часть секс-индустрии остаётся и продолжает действовать подпольно, но легализация всегда закладывает фундамент для индустриализации проституции. Именно так функционирует эта система в австралийских штатах Виктория и Квинсленд (M. Sullivan, 2007).
В последние двадцать лет по миру прокатилась волна легализации проституции и декриминализации сутенёрства: австралийский штат Виктория в 1984 году, вслед за ним другие наиболее населённые штаты — Новый Южный Уэльс, Квинсленд, Столичная территория в 90-х годах, Нидерланды, Германия и Новая Зеландия в нулевых. Легализация была разрекламирована как средство решения всех местных проблем, например, насилия над девочками и женщинами, мафии и коррупции, ЗППП и других рисков для общественной системы здравоохранения (M. Sullivan, 2007). По другую стороны баррикады находились феминистские организации, защищавшие идею о том, что любой вид проституции является насилием над женщинами, поэтому в качестве адекватной меры должно быть принято решение о криминализации клиентов-мужчин, а также сутенёров и других посредников, в то время как преследование проституированных женщин должно быть прекращено. Наиболее прогрессивные в данном отношении страны, Норвегия и Южная Африка, ведут процесс принятия «шведской модели», названной так потому что Швеция в 1999 году стала первой в мире страной, введшей систему криминализации потребителей «сексуальных услуг» (Ekberg, 2004). Современные дебаты о том, какой модели должны следовать страны в отношении проституции, имеют огромное значение для мировой секс-индустрии.
В легализаторской модели публичные дома лицензированы и их деятельность регулируется государством. В модели декриминализации государство просто не обращает внимание на существование и деятельность публичных домов; нет лицензирования и, как в случае любого другого бизнеса, нет необходимости в специальном разрешении. Именно таково положение в Новом Южной Уэльсе: в 2005 году там было 800 публичных домов (600 из них — в Сиднее), уличная проституция разрешена, за исключением определённых мест (O’Dwyer, 2005). Обычно легалайзерские организации требуют полной декриминализации. Мелисса Дитмор из группы Sex Workers’ Project при муниципальном центре правосудия в Нью-Йорке считает, что проституция должна быть полностью депенализована и тем самым приравнена к остальным видам легального бизнеса, в том числе в вопросах налогообложения. Так разрешились бы проблемы полицейской коррупции и абьюза, «те, кто работают в секс-индустрии были бы лучше защищены от насилия и злоупотреблений» (Ditmore, 2007). Однако большинство политических партий, осознавая огромный социальный вред, наносимый проституцией (хотя в практическом плане такое осознание ни к чему не приводит), не рассматривают возможность полной декриминализации, так как прекрасно понимают, что проституция — это не «такой же вид бизнеса, как остальные». Например, правительство Нового Южного Уэльса приняло новые законы, позволяющие органам управления на местах закрывать нелегальные публичные дома, решением местных судов можно прервать им поставки газа и воды. Моррис Иемма, премьер-министр Нового Южного Уэльса, заявил, что подобные законы были необходимы, так как «нелегальные публичные дома могут наносить ущерб муниципальному имуществу в жилищных кварталах, внушать страх их обитателям, представляют собой риск для наших детей и являются магнитом для других видов преступности» (Sydney Morning Herald, 2007). Дженелл Фокс из Австралийской Ассоциации Секс-Работников высказала мнение о том, что подобные меры являются возвращением к ситуации, которая была до декриминализации (The West, 2007). Однако важно здесь то, что меры по декриминализации проституции в Новом Южном Уэльсе не решили проблему нелегальной проституции и что в настоящее время их действие временно приостановлено.
В некоторых странах, как например в Тасмании в 2005 году, было решено не легализовать проституцию, с помощью которой прибыли получают третьи лица, то есть публичные дома и эскорт-агентства, чтобы воспрепятствовать росту индустрии проституции. Были легализованы «частные бордели», квартиры, на которые работают одна-две женщины. К несчастью, в этой системе негативные последствия проституции также не сокращаются. Одним из таких негативных последствий является рост именно нелегальной проституции и организованной преступности. Мафия начинает действовать под видом частных борделей и организует целые сети, в которых заставляют работать женщин из траффикинга, как например, в случае китайских банд, действующих в Новой Зеландии (Fleming, 2006). Уличная проституция, со всеми рисками насилия в отношении проституированных женщин и ущербом муниципальным инфраструктурам никуда не делась во всех странах, где публичные дома были легализованы или декриминализованы, как например в Голландии (Shared Hope International, 2007) и в австралийском штате Виктория (M. Sullivan, 2007).
Регламентация сегодня применяется только относительно небольшого сектора, действующего в пределах законности, и совершенно никак не касается подавляющего большинства проституированных женщин и девочек. Несмотря на это, существует стереотип о том, что в странах, где проституция легализована, в легальных публичных домах с лицензией можно найти женщин «по первому разряду», хотя на самом деле проституированные женщины работают и на улицах, и в стриптиз-клубах, и в легальных и нелегальных публичных домах (Farley, 2004). Легальные публичные дома получают одобрение со стороны государства и считаются «лучшей практикой» в теме проституции, а легализационные системы австралийского штата Виктория и депенализационные системы Нового Южного Уэллса и Новой Зеландии служат моделью для тех стран, которые решают следовать по пути легализации проституции.
Гендерная маркированность проституции — тот факт, что это практика использования женщин в интересах мужчин, и что не существует ни улицы, ни публичного дома, ни какой-то другой сферы деятельности, в которой бы мужчины предлагали себя женщинам, — всё это старательнейшим образом замалчивается в тех странах, которые сделали ставку на легализацию проституции. Факт гендерной маркированности проституции настолько очевиден, что, казалось бы, должен был заставить замолчать правительства, которые на словах выступают за гендерное равноправие. Страны, придерживающиеся легализаторского подхода, утверждают, что они действуют в интересах проституированных женщин, так как якобы те из них, кто работает в легализированном секторе, менее подвержены насилию.
Ни в одной работе по теме проституции не существует даже попыток постулировать улучшение положения женщин как группы в результате легализации проституции, но есть многочисленные доказательства обратного, которые мы рассмотрим в этой главе.
С точки зрения феминизма проституцию можно рассматривать как меру в пользу граждан-мужчин, принимаемую патриархатным государством. Джон Ли в своей работе о японской системе военного комфорта утверждает, что японское правительство поставляло женщин своим военным в рамках контрактных отношений с этими субъектами (Lie, 1997). Это объясняется тем, что как только деспотичные элементы правления были ослаблены, у японского правительства появилась необходимость соответствовать групповым интересам мужчин, чтобы заручиться их поддержкой. Так, в 30-х годах ХХ века в Японии появился и развился «эгалитарный этос», который признавал сексуальные «права» граждан-солдат:
«Для достижения своих целей японское государство — ещё тоталитарное в начале 40-х — нуждалось в массовых поддержке и участии своих граждан. Массовая милитаризация общества должна быть поддержана теми, кого подобная мобилизация касалась напрямую. Даже больше: доступность сексуальной гратификации не должна была быть ограничена „кругом избранных“; сексуальные „права“ рядовых, которыми ранее никто бы не озаботился, должны были стать всеобщими правами граждан-солдат. Императорских „подарков“ должно было хватить на всех».
В этом смысле государство, которое гарантирует и обеспечивает сексуальный доступ своих граждан-мужчин к телам проституированных женщин, реализует то, что теоретик-феминистка Кэрол Пейтман называет «сексуальным договором» (Pateman, 1988).