«А наиболее достойны познания первоначала и причины, ибо через них и на их основе познается все остальное…»

— Аристотель, «Метафизика», книга 1

Сегодня я поведу разговор о том, что реально, и том, что возможно. Реальность неоспорима и неумолима; мир возможностей же порой представляется нам, откровенно говоря, невозможным. Хочу вам напомнить, что в былые времена люди считали, что Земля плоская. На этом убеждении зиждилась вся земная навигация и картография. Я называю это «убеждением», однако для тех времен это было реальностью — единственно возможной реальностью. Реальностью оно стало, потому что все верили в его истинность; и все верили в его истинность, потому что таким оно и казалось. Земля выглядела плоской; не случалось такого, чтобы на горизонте она не оканчивалась краем, с которого можно было бы упасть. И люди решили, что где-нибудь обязательно должен быть край, за которым — ничего. Границы их воображения были очерчены рамками чувственного восприятия, ограниченного природой и воспитанием, и восприятие подсказывало, что Земля — плоская. Этот принцип реальности существовал не только в теории — он определял порядок жизни. Корабли не отправлялись в слишком дальние путешествия, потому что никому не хотелось уплыть за край света; никому не хотелось погибнуть ужасной смертью от такого безумного и глупого поступка. Членов общества, для которых мореплавание было основой жизни, мысль о такой судьбе повергала в самый настоящий ужас.

Но, как гласит история, однажды человек по имени Христофор Колумб вообразил, что Земля — круглая. Он вообразил, что можно доплыть до Дальнего Востока, держа путь всегда на запад. Мы не знаем, как эта идея родилась в его голове; но однажды задумавшись об этом, он уже не смог позабыть. Долгое время до его встречи с королевой Изабеллой никто не желал прислушаться к нему или задуматься над его идеей — ведь, очевидно, он был сумасшедшим. У кого достанет безумия спорить с тем, что Земля — плоская? Однако сейчас, глядя на фотографии Земли, снятые из космоса, мы уже и не вспоминаем о том, что когда-то каждый на ней живуший верил в то, что Земля — плоская.

Эта история повторяется из раза в раз. Марии Кюри пришла в голову дикая идея: на Земле существует нераскрытый элемент, активный, непостоянный — живой. До сих пор все научные изыскания строились на предположении, что все элементы неактивны, инертны, стабильны. Осмеянная научными организациями, не пожелавшими даже выделить ей настоящую лабораторию для опытов, обречённая на жизнь в нищете и безвестности, Мария Кюри со своим мужем Пьером трудилась часы напролёт, пытаясь изолировать радий, который был поначалу лишь плодом её воображения. Открытие радия сломило на корню убеждение, на котором были построены и физика, и химия. Реальности, существовавшей до этого открытия, больше не было. Итак, проверенные опытом и практикой принципы реальности, держащиеся на истовой вере и верности людей по всей планете, — зачастую плод глубокого невежества. Мы не знаем, что и как много мы знаем о мире; и отбрасывая мысли о нашем незнании, пусть даже время доказывает его вновь и вновь, продолжаем верить, что наши знания — это и есть реальный мир.

Один из базовых принципов реальности, держащийся на истовой вере и верности людей по всей планете, — это то, что люди делятся на два пола, мужчин и женщин, и эти два пола не просто различны, но диаметрально противоположны друг другу. Природу двух полов часто описывают на примере двух полюсов магнита. Мужчина — это плюс, женщина — минус. В близости друг от друга противоположные полюса притягиваются, образуя единое целое. Само собой разумеется, что двум одинаковым полюсам положено отталкиваться.

Мужской пол, будучи «плюсом», обладает положительными качествами; женщина — «минус» — не обладает и малой толикой качеств мужчины. Например, согласно этой модели, мужчины активны, сильны и храбры; женщины — пассивны, слабы и пугливы. Другими словами, кем бы мужчина ни был, женщина им не станет; что бы мужчина ни делал, это будет не под силу женщине; какими бы талантами ни обладал мужчина, в женщине их не найти. Мужчина — это «плюс», а женщина — его отражение в негативе.

Сторонники этой модели утверждают, что она правильна, потому что в основе её лежит равноправие. У каждого полюса есть своё достоинство; без одного полюса не может быть гармоничного целого. Корни этого представления, конечно же, лежат в вере в то, что утверждения касательно каждого пола верны и точно описывают природу обоих. Иными словами, приравнивать мужчину и женщину к плюсу и минусу — всё равно что говорить, что песок сухой, а вода — мокрая: описание, наилучшим образом описывающее каждое из этих явлений, выбрано верно, и никто не в силах осудить качество этих описаний. Симона де Бовуар демонстрирует ошибочность доктрины о двух «разных, но равных» половинках целого во вступлении ко «Второму полу»:

«…Отношение двух полов не идентично отношению двух электрических зарядов или полюсов: мужчина представляет собой одновременно положительное и нейтральное начало вплоть до того, что французское слово les hommes означает одновременно «мужчины» и «люди»... Женщина подается как отрицательное начало — настолько, что любое ее качество рассматривается как ограниченное, неспособное перейти в положительное… «Самка является самкой в силу отсутствия определенных качеств, — говорил Аристотель. — Характер женщины мы должны рассматривать как страдающий от природного изъяна». А вслед за ним святой Фома Аквинский утверждает, что женщина — это «несостоявшийся мужчина», существо «побочное»… Человечество создано мужским полом, и это позволяет мужчине определять женщину не как таковую, а по отношению к самому себе; она не рассматривается как автономное существо».

Такой взгляд на женщину как на перевёрнутое отражение мужчины, «самку в силу отсутствия определённых качеств», отравляет всю нашу культуру. Это раковая опухоль на теле каждой политической и экономической системы, каждого социального института. Это гниль, что поражает все межличностные отношения, заражает психологию человека и на корню убивает саму нашу сущность как людей. За эту больную идею о женской ущербности тысячелетиями расплачивалась наша плоть. Во множестве цивилизаций существовали и существуют варварские ритуалы калечения женского тела, клеймящие нас как не-мужчин. Так, в Китае на протяжении тысячи лет женские ноги превращали в культи бинтованием. Когда девочке исполнялось семь или восемь лет, её ноги омывали в квасцах, вызывающих подсушивание. Затем пальцы ног, кроме большого, как можно крепче приматывали к подошвам ступней. Процедуру повторяли снова и снова три года подряд. Девочке приходилось ходить, превозмогая невыносимую боль. Её ноги превращались в сплошные мозоли, ногти на ногах врастали в кожу, ступни гноились и кровоточили, кровь в ногах практически переставала нормально циркулировать, зачастую большие пальцы просто-напросто отпадали. Таков был идеал женской ножки — три дюйма зловонной, гниющей заживо ступни. Мужчины были олицетворением добра, а женщины — зла, потому что мужчины могли ходить, а женщины — нет. Мужчины были сильны, а женщины — слабы, потому что мужчины могли ходить, а женщины — нет. Мужчины были независимы, а женщинам приходилось во всём полагаться на них, потому что мужчины могли ходить, а женщины — нет. Мужчины были величественны, потому что женщин превращали в калек.

Зверства, творимые с китайскими женщинами — лишь один пример систематического издевательства над нашими телами, призванного отметить нас как женщин — существ, противоположных мужчинам и оттого ущербных. Тысячелетиями нас пороли, избивали и убивали; нас прятали в корсеты, искажающие черты тела, каждое движение и вздох в которых отдавались болью; нас превращали в украшения, физически искалеченные настолько, что мы больше не могли бегать, прыгать, карабкаться через ограды и даже ходить по-человечески; нас прятали от чужих взглядов, наши лица скрывали непродуваемыми слоями ткани или слоями макияжа — и даже собственные лица больше нам не принадлежали; нас вынуждали сбривать волосы подмышками, на ногах, между бровями и даже на лобке, чтобы волосы стали достоинством, обладание которым доступно только мужчинам. Нас стерилизовали вопреки нашему желанию, наши матки вырезали безо всяких на то медицинских причин, наши клиторы отрезали, наши груди и все мускулы грудной клетки удаляли с радостным рвением.

Этой последней операции — радикальной мастэктомии — восемьдесят лет. Только подумайте о том, какое развитие получила оружейная промышленность за последние восемьдесят лет: ядерные бомбы, отравляющие газы, лазерные лучи, звуковые бомбы и так далее, — и задайтесь вопросом: «А чего достигли технологии в отношении женщин?» Почему женщин до сих пор без разбору калечат хирурги в операционной? С какой целью существует это дикое издевательство — радикальная мастэктомия — если не с целью обозначить убогость женщин по отношению к мужчинам? Эти формы физического обезображивания клеймят нас как женщин, отказывая нам в обладании нашими же телами, уничтожая их.

В этом странном мире, построенном мужчинами, важнейший символ женской ущербности — это беременность. Женщины могут вынашивать детей, мужчины — нет. Но поскольку мужчины олицетворяют собой добро, а женщины — зло, неспособность к зачатию и вынашиванию рассматривается как положительная характеристика, а способность рожать — как негативная. И поскольку именно эта особенность наиболее ярко отличает женщин от мужчин, и поскольку ущербность женщин всегда транслируется в противоположность мужской самодостаточности, женская способность рожать используется сначала с целью исправить, а затем закрепить её статус как ущербного или угнетенного существа. Беременность становится клеймом, знаком того, что беременная — действительно женщина. Вынашивание детей является одновременно формой и отличительным знаком женской ущербности.

Вернёмся к вопросу о достижениях технологий в отношении женщин. Пока мужчины делают свои первые шаги на Луне и сажают спутники на Марс, контрацепция остается преступно бездейственной. Два самых эффективных метода контрацепции — таблетки и спираль. Таблетки опасны, а спираль — форменный садизм. Пожелай женщина оградить себя от беременности, она рискует либо забеременеть из-за неэффективной контрацепции — и в этом случае ей также угрожает смерть в родах, — либо заиметь проблемы со здоровьем из-за таблеток, либо страдать от невыносимой боли из-за спирали — и, конечно же, все эти методы тоже могут привести к летальному исходу. Медики изобрели новые способы проведения абортов, простые и безопасные — и женщинам запрещают доступ к ним. Мужчины хотят, чтобы женщины продолжали беременеть, олицетворяя свою ущербность и подтверждая на её фоне мужское величие.

Хотя физическое насилие, с которым доводится сталкиваться женщинам, поражает воображение, преступления, совершенные против нашего интеллекта и воображения, не уступают в садизме. Женщин, коим уготована убогая интеллектуальная и творческая жизнь, считают бездумными; женственность — всё равно что синоним тупости. Мы женственны настолько, что наши умственные способности уничтожаются или отрицаются. В поддержание идеи о женской неполноценности нам систематично отказывают в доступе к образованию, и любое проявление наших природных задатков наказывается, пока наконец мы не осмеливаемся больше доверять собственным суждениям, уважать собственные творческие порывы, взращивать плоды своего воображения, с сочувствием относиться к своим психическим и моральным недостаткам. Любой творческий или интеллектуальный труд, на который мы отваживаемся, тут же обесценивается, игнорируется и высмеивается, так что даже те немногие, чей разум не смогло подчинить общество, кончают жизнь самоубийством или сойдя с ума — либо возвращаются обратно в брак и деторождение. Не так уж много исключений из этого безжалостного правила.

Ярчайшую манифестацию этой уродливой женской неполноценности можно обнаружить в порнографии. Если литература воспроизводит культурные ценности в красках и красивых словах, то порнография отражает эти ценности в их первозданном, чистом виде. В литературной порнографии, где женскую кровь можно проливать литрами без ограничений, которые накладывает физическое тело, мораль этой кровожадной мужецентричной культуры являет себя в полностью обнаженном виде: мужской садизм подпитывается женским мазохизмом, мужское доминирование цветёт благодаря женскому подчинению.

В порнографии садизм — это мужской способ установления власти. Садизм — вернейший способ злоупотребления властью, подтверждающий мужественность, и главная характеристика мужественности — это то, что она базируется на отрицании всего женского: свидетельством мужественности может служить лишь унижение женщины, и унижение это не будет достаточным до тех пор, пока и тело, и воля жертвы не будут полностью уничтожены.

Литературная порнография обнажает чёрное сердце мужецентричной системы во всей его пугающей наготе. Это чёрное сердце — сексуальный садизм, подпитывающий мужскую идентичность. Мужчины насилуют женщин, порют их розгами и заковывают в цепи, связывают, затыкают кляпами, клеймят калёным железом и сжигают заживо, режут ножами и проволокой, мужчины ссут и срут на женщин, вгоняют раскалённые докрасна иглы в их груди, ломают кости, рвут анусы и рты, загоняют в их вагины пенис за пенисом, дилдо за дилдо — и всё это лишь ради того, чтобы внушить мужчине стойкое чувство его достоинства.

В порнографии подобные зверские издевательства часто происходят на публике. Мужчина не считается полноправным хозяином женщины — и, как следствие, настоящим мужчиной — пока её унижение не становится достоянием и развлечением общественности. Другими словами, когда мужчина устанавливает доминирование, он также должен установить и право обладания — а право обладания подтверждается тогда, когда женщина, униженная мужчиной перед его товарищами и к их вящему удовольствию, остаётся ему верна. Ещё более твёрдым подтверждением права обладания является то, что мужчина может одолжить или подарить свою женщину другим мужчинам как собственную вещь. Подобные операции закрепляют его право на женщину в глазах общественности и вызывают уважение других мужчин. Подобные операции подтверждают, что он не только овладел её телом, но и полностью подчинил себе её волю. Женщина, отдающая себя одному конкретному мужчине из «любви» к нему — в полном соответствии с тем, что она полагает достойным для себя, — в конце концов обнаруживает, что всё, даже её жалкая вера в свою индивидуальность, было безвозвратно утрачено. Индивидуальное право владения — «я владею» — остаётся за мужчинами, но у женщины и в ней самой не остается ничего, что было бы неотъемлемо её, исчезает даже слабая надежда на то, что она — единственная и неповторимая для своего мучителя. Таким же образом и в силу тех же причин она вынуждена наблюдать, как её мучитель сексуально издевается над другими женщинами, тем самым отнимая у неё последние крохи достоинства, держащиеся на вере в свою индивидуальность — «я — единственная», или «он видит во мне живого человека, когда издевается надо мной», или «моё отличие от других женщин заключается в том, что этот мужчина выбрал меня».

Порнография, построенная на мужском садизме, также зачастую несет в себе идеализированное, нереальное изображение мужского товарищества. Предпосылку для появления порнографии как таковой создает утопический концепт мужских взаимоотношений — мужчинам, чья мужская идентичность была установлена и раз за разом доказана путем истязания женских тел, больше не нужно проявлять агрессию друг против друга; иными словами, женщины выполняют роль громоотвода для мужской агрессии, защищая от неё других мужчин. Каждый мужчина, в глубине своей души чувствуя первобытную жажду крови, ждёт той же агрессии со стороны своих собратьев и стремится защититься от неё. Ритуальное принесение женщин в жертву мужскому садизму — это способ укротить мужскую агрессию таким образом, чтобы мужчина мог сосуществовать с подобными себе, не боясь агрессии с их стороны. Универсальное сексуальное уничтожение женщин позволяет мужчинам объединяться под знамёнами братства; этот ритуал — единственный достаточно твёрдый и надежный фундамент, на котором происходит взаимодействие между мужчинами и на котором держится вся их общность.