Источник: https://commons.com.ua/uk/sotsialnoe-vosproizvodstvo-kak-prob/

Журженко Татьяна

Социальное воспроизводство в современном обществе включает несколько уровней: репродуктивный, социально-экономический, идеологический. Очевидно, что именно женщины играют центральную роль в процессах, разворачивающихся на всех трех названных уровнях, и эта роль становится особенно заметной сегодня.

Так, репродуктивная функция женщины — решающая в деле воспроизводства человеческого рода. Материнство остается пока одним из немногих социальных институтов, которого процесс модернизации коснулся в наименьшей степени. (Хотя развитие репродуктивных технологий в странах Запада меняет сегодня само представление о законах биологического воспроизводства, казавшихся незыблемыми, а завтра эти изменения могут быть еще более серьезными.) В развивающихся странах и странах с переходной экономикой демографические проблемы и проблемы репродуктивных прав также выходят на первый план, хотя и по другим причинам. При этом женщины перестают быть пассивным объектом демографической политики государства и все активнее отстаивают собственные интересы.

Сегодня, как и раньше, материнство ассоциируется с выполнением большей части работы внутри домашнего хозяйства и по обслуживанию других членов семьи — не только детей, но и взрослых. В экономических терминах это можно обозначить как существенный аспект воспроизводства рабочей силы. В современной экономике, где фактор качества рабочей силы и, соответственно, роль инвестиций в ее воспроизводство приобретают решающее значение, неизбежно встает вопрос о том, кто будет нести связанные с этим издержки. Оказывается, что, несмотря на возрастающую роль рынка и государства как институтов социального воспроизводства и его определенную реструктуризацию, семья (женщина) по-прежнему несет основное бремя этих издержек. Наконец, семья остается в любом обществе важнейшим институтом социализации нового поколения, роль женщин (активная и пассивная) в культурном воспроизводстве социальной системы, нации, класса возрастает как никогда.

Все эти аспекты проблемы в той или иной степени подверглись интервенции феминистской мысли. Однако взаимосвязь уровней социального воспроизводства недооценивалась и недостаточно анализировалась в феминистской литературе.

Например, предпринимались попытки объяснить, почему женская репродуктивная функция является основой сложившегося экономического разделения труда между полами [1,2]. Ставился вопрос и об особой роли женской репродуктивной функции в процессах символического воспроизводства [3]. Но все же разные аспекты темы рассматривались обычно дифференцированно, вне связи друг с другом. Попробуем исследовать социальное воспроизводство в гендерной перспективе как целостное явление, различные уровни которого взаимосвязаны.

Эволюция институтов социального воспроизводства

Рассмотрим основные институты социального воспроизводства, взаимоотношения между которыми и задают его особенности в различных обществах. В первую очередь это семья, рынок и государство. Процессы модернизации в западных обществах были связаны с формированием рынка, превращением наемного труда в основной источник доходов семейного бюджета и постепенной утратой семьей ее производственной функции, и в то же время — с беспрецедентным расширением социальных функций современного государства. Таким образом, исторический отсчет существования современной модели социального воспроизводства и соответствующей конфигурации «семья-рынок-государство» связан с возникновением и развитием западного капитализма.

Семья. На протяжении всей человеческой истории семья оставалась основным институтом, обеспечивающим социальное воспроизводство, и представительницы западного феминизма не случайно видели в ней основной источник угнетения женщин. Однако в доиндустриальных обществах семья отнюдь не была обособленной сферой частной жизни, а нерасторжимо вплеталась в систему хозяйственных отношений. Во многом ее особенности определялись формой производства. В доиндустриальных семьях крестьян, надомных рабочих или ремесленников ведение домашнего хозяйства практически не было отделено от производственного процесса, грань между производственным и репродуктивным трудом еще не была четкой.

Хотя деятельность, связанная с воспроизводственными функциями, оказалась закрепленной главным образом за женщинами, а производственная в большей степени за мужчинами, это не означало еще отделения процессов производства от воспроизводства в масштабах всего общества. Как свидетельствуют исследования современных историков [4], доиндустриальная крестьянская семья в Западной Европе ничем не выделялась из сообщества людей, проживающих в одном доме, независимо от того, состояли ли они в кровном родстве (модель «всего дома»). Производство, как правило, не выходило за рамки домашнего хозяйства. Большая часть продукции производилась для внутреннего потребления, и женщина кроме воспроизводственных выполняла важнейшие производственные функции. Более того, в условиях, когда задачей семьи было прежде всего физическое выживание, а число детей определялось уровнем детской смертности, крестьянская семья вообще не была еще сосредоточена на задачах репродукции, а тем более социализации детей. Об этом свидетельствует, например, резкое повышение детской смертности в периоды интенсивных полевых работ.

Подлинная революция в истории семьи и радикальное изменение соотношения производственных и воспроизводственных функций произошли с началом индустриализации и возникновением буржуазной модели семьи. Конечно, изменение места и роли семьи и брака в обществе было вызвано не только экономическими последствиями промышленной революции. В XVIII столетии в культуре и литературе начала формироваться новая идеология личных отношений — романтическая любовь.

По словам Н. Лумана, «дифференциация социальных систем сделала возможным обходиться без семейных связей (создаваемых браком) в качестве стержня функционирования политических, религиозных и экономических институтов» [5: 145].

Семьи теперь должны были создаваться заново в каждом поколении. По мере того как «естественные» родственные связи утрачивали свое значение, происходила индивидуализация личных отношений, сопровождающаяся их «идеологизацией», возникла потребность в особой семантике «любви» и «личного счастья» — воспроизводство человеческого рода оказалось опосредованным идеологией. «Решение о репродукции, точнее, “о создании следующего поколения” принималось в полностью индивидуализированном, неограниченном селективном процессе, в котором действительное наличие контроля оставалось скрытым. Свобода и институт, таким образом, совпадали» [5, р. 149]. Эту тенденцию Э. Гидденс назвал «социализацией репродукции» в своем исследовании трансформаций интимной сферы: «Модернизация связана с социализацией естественного мира — прогрессивной заменой структур и событий, бывших внешними параметрами человеческой деятельности, социально организованными процессами. Не только социальная жизнь, но и то, что обычно называлось “природой”, стало управляться социально организованными системами» [6, р. 36].

Однако именно новый класс — буржуазия — воплотил эти новые тенденции в конкретные социальные формы, создал миф и идеологию семьи. Буржуазия изобрела особое пространство семьи как сферу частной жизни, обособленную от экономики и политики, отделила бизнес, производство, обогащение от эмоционального общения, любви к близким, супружества, воспитания детей. Индустриализация привела к вынесению работы за рамки дома, производство впервые столь радикально было отделено от воспроизводства. Это отделение определило модель как буржуазной, так и пролетарской семьи, но совершенно по-разному.

Для буржуазии разделение на производство и воспроизводство имело в первую очередь символическое значение. Она создала идеологию, миф, образ жизни. Процесс обособления сферы частной жизни включал: индивидуализацию отношений между супругами, превращение брака в «эмоциональное предприятие» (Гидденс), мифологизацию материнства, эмоционализацию отношений между родителями и детьми и ее педагогизацию (выделение воспитания в отдельную деятельность), освобождение частной жизни от внешнего контроля и возрастание авторитета главы семьи.

Разделение на частную сферу и внешний мир, на домашнее хозяйство и производство привело к тому, что разделение труда, которое в добуржуазной семье было обусловлено потребностями производства, приобрело теперь символический характер, будучи закрепленным с помощью характеристик «мужского» и «женского». Рассматриваемые как природные, биологические характеристики, «мужественность» и «женственность» предопределяли теперь социальные роли и иерархию полов, и этой иерархии подчинялось отныне соотношение производства и воспроизводства.

В пролетарской семье, как и в буржуазной, домашнее хозяйство было отделено от производства, поскольку труд наемных рабочих использовался на фабрике. Однако в отличие от буржуазной семьи определяющим фактором стала не идеология, а экономика: рабочие были вынуждены искать приложение своих сил вне домашнего хозяйства. Производственная деятельность (т.е. характер труда, способ оплаты, психическая и физическая нагрузка) определяла семейную жизнь. Соотношение процессов производства и воспроизводства диктовалось условиями экономики выживания. Поэтому долгое время, вплоть до конца XIX века, семья наемного рабочего была гибкой подвижной структурой, совмещающей производственные и воспроизводственные функции. Зачастую, особенно в периоды экономических спадов, она зависела от деятельности женщин и детей по самообеспечению внутри семьи, от различных форм родственной и соседской солидарности не меньше, чем от заработной платы занятых в производстве членов семьи.

Окончательный переход рабочей семьи в сферу частной жизни и отделение производства от воспроизводственных функций были длительными и стали возможными благодаря росту уровня жизни широких масс и введению государственных программ социальной защиты. В немалой степени этому способствовала политика рабочих партий и профсоюзов, активное вмешательство церкви, благотворительных организаций и специально созданных государственных органов в решение проблем рабочей семьи. По замечанию Р. Зидера, «социал-демократические функционеры, как и буржуазные наблюдатели, видели в пролетарской семейной жизни прежде всего дефицит культуры, любви и порядка» [4, с. 127]. Критике подвергалась прежде всего неспособность пролетарской семьи обеспечить социальное воспроизводство, соответствующее стандартам буржуазной модели (недостатки ухода за детьми и воспитания, связанные с занятостью обоих родителей вне семьи). Тем самым буржуазная модель семьи стала идеологически доминирующей и была внедрена в другие социальные слои.

Окончательное освобождение семьи от производственной функции и превращение ее в потребительскую структуру было ускорено развитием общества массового потребления. Развитие новых отраслей производства товаров и услуг, замещающих традиционные виды домашней деятельности (например, производство полуфабрикатов и готовой одежды), механизация домашнего труда привели к высвобождению свободного времени, превращению досуга и общения членов семьи в самостоятельную ценность. Однако эти сдвиги отнюдь не разрешили проблемы внутрисемейного разделения труда и гендерного неравенства. Возможно, уменьшившись в абсолютном выражении, это неравенство стало, по выражению У. Бека, более видимым и более осознанным, менее легитимным.