Источник: https://a-dworkin-ru.livejournal.com/8210.html

Перевод главы "Pornography and Grief" из книги "Letters from a War Zone".Оригинал перевода можно найти здесь.

«Порнография и боль» была написана как речь для акции «Вернем себе ночь», которая была частью феминистской конференции, посвященной проблеме порнографии и проведенной в Соединенных Штатах в Сан-Франциско в ноябре 1978 года. В ней приняли участие более 5000 женщин из 30 штатов, собранных ныне несуществующей организацией «Женщины против насилия в порнографии и СМИ» (WAVPM), и мы перекрыли порнографический район Сан-Франциско на одну ночь. Мы захватили землю, но не смогли удержать ее.

Я собиралась сказать сегодня совсем не то, о чем буду говорить. Я хотела прийти сюда воинственной, гордой и злой как черт. Но чем дальше, тем яснее я понимаю, что эта злость – лишь бледная тень той скорби, которую я ношу в себе. Если женщина наделена хоть каким-то чувством собственного достоинства, просмотр порнографии, даже маленькими кусочками и урывками, может может привести ее в состояние конструктивного гнева. Изучение же порнографии с той глубиной и основательностью, с которыми я занималась этим на протяжении долгих месяцев, погрузит женщину в траур.

Порнография гнусна по своей сути. Любая другая характеристика будет ложью. И даже обилие извергаемых мужчинами интеллектуализмов и софизмов не может изменить или скрыть этот простой факт. Жорж Батай, философ порнографии (которую сам он называет «эротизмом»), очень точно это сформулировал: «Сфера эротизма по существу является сферой насилия, сферой надругательства». Мистер Батай, в отличие от своих коллег, достаточно любезен, чтобы разъяснить нам, что основная идея порнографии – это насилие над женщиной. Пользуясь языком претенциозных эвфемизмов, столь популярным среди пишущих о порнографии мужчин-интеллектуалов, Батай сообщает нам, что «пассивная, женская сторона, по сути, оказывается растворенной, она перестает существовать как отдельный субъект». Быть «растворенной» – всеми возможными способами – это и есть роль женщин в порнографии. Великие ученые и философы сексуальности – такие как Кинси, Хэвлок Эллис, Вильгельм Райх и Фрейд – поддерживают это мнение о нашей функции и предназначении. Великие мужчины-писатели более или менее талантливо используют язык для того, чтобы создавать нас фрагментарно, удобными им кусками – в каком-то смысле, полурастворенными – а затем продолжают растворять нас любыми путями, всеми доступными способами. Биографы великих творцов прославляют очень реальные зверства, совершенные над нами этими мужчинами, как если бы эти зверства были необходимым условием для творчества. И на протяжении всей истории мужчины растворяли нас – всеми доступными средствами. Треск разрываемой кожи и грохот наших костей – вот что заряжает энергией созданные мужчинами искусство и науку – поскольку они и есть основное содержание порнографии. Слишком реальный опыт ненависти к женщинам, которая в буквальном смысле не знает границ, довел меня до того, что я больше не в состоянии испытывать гнев или лить слезы; я лишь могу говорить с вами из глубин моей скорби.

Это не то, чего мы ожидали от мира, не так ли? Какие бы материальные или эмоциональные лишения мы не претерпели в детстве или во взрослой жизни, что бы мы не узнали из истории или свидетельств живых людей о том, как люди страдали и почему, мы все равно продолжали верить, хотя бы про себя, в человеческие возможности. Некоторые из нас верили в искусство, или литературу, или музыку, или религию, или революцию, или в детей, или в искупающие возможности чувственности и близости. Что бы мы не знали о жестокости, мы все равно продолжали верить в доброту; что бы мы не знали о ненависти, мы все равно продолжали верить в дружбу и любовь. Ни одна из нас не могла представить или поверить простым жизненным фактам, с которыми мы нас свела жизнь: ненасытность мужской жажды доминирования, опасность мужского господства, жестокое неуважение к женщинам являются основой культуры, в которой мы живем. Женское движение заставило всех нас признать эти факты, но какими бы отважными и проницательными мы ни были, как далеко бы мы не желали или не были вынужденными пойти в осмыслении реальности без романтизации и иллюзий, нас просто потрясает мужская ненавистью к нам, ее болезненность, компульсивность, одержимость, самопрославление во всех сферах жизни и культуры. Нам кажется, что мы целиком и полностью постигли эту ненависть, увидели ее во всей впечатляющей жестокости, открыли все ее тайны, привыкли к ней или возвысились над нею, или организовались для защиты от ее крайних проявлений. Нам кажется, мы знаем все, что только можно знать о том, что мужчины делают с женщинами, даже если мы не в состоянии представить себе, почему же это они делают. Но когда они совершают что-то такое, что просто сводит нас с ума, доводит до грани безумия, мы снова оказываемся запертыми, как звери в клетке, в парализующей реальности мужской власти, мужской мести не понятно за что, мужской ненависти к самому нашему существованию.

Можно знать все и не представлять себе фильмы со сценами реального насилия. Можно знать все и быть шокированной и испытать ужас, когда мужчину, который пытался делать такие фильмы, освобождают, несмотря на свидетельства женщин, которых он хотел пытать, убивать и, конечно, снимать. Можно знать все и быть потрясенной и впасть в ступор, когда однажды встречаешь ребенка, которого постоянно насилует отец или кто-то из близких родственников. Можно знать все и прийти в бешенство, когда женщина попадает на скамью подсудимых за попытку сделать себе аборт вязальными спицами или когда женщина попадает в тюрьму за убийство мужчины, который насиловал или пытал ее. Можно знать все и хотеть убить и умереть одновременно, когда однажды видишь глянцевую картинку с женщиной, пропускаемой через мясорубку, на обложке общенационального журнала, каким бы презираемым этот журнал ни был. Можно знать все и все равно в глубине души отказываться поверить, что личное, общественное, культурно одобряемое насилие над женщиной безгранично, непредсказуемо, всепроникающе, постоянно, беспощадно, а также счастливо и беззастенчиво жестоко. Можно знать все и быть неспособной принять факт, что секс и убийство до такой степени сплелись в сознании мужчин, что первое без потенциальной угрозы второго кажется немыслимым и невозможным. Можно знать все и все равно в глубине души отказываться признать, что уничтожение женщин является источником сути и личности мужчины. Можно знать все и отчаянно не хотеть ничего знать, потому что необходимость признать то, что мы знаем, означает неизбежный вопрос, имеет ли жизнь хоть какую-то ценность.

Порнографы, современные или старинные, изобразительные или литературные, вульгарные или аристократичные, единодушно утверждают следующее: жестокое разрушение женщин — это источник и фундамент эротического удовольствия мужчин. Так, например, самый известный в мире порнограф маркиз де Сад (именуемый учеными мужами Божественным маркизом) писал в одном из своих наиболее сдержанных и культурных отрывков: «Нет на свете такой женщины, у которой были бы хоть какие-то причины пожаловаться на мои услуги, если бы только я был уверен, что смогу убить ее после этого». Эротизация убийства является сущностью порнографии, поскольку это сущность нашей жизни. Мучитель может быть полицейским, вырывающим ногти жертве в тюремной камере, или так называемым нормальным мужчиной, увлеченно пытающимся затрахать женщину до смерти. Дело в том, что процесс убийства — а изнасилование и избиение являются этапами этого процесса — представляется мужчинам первоклассным сексуальным актом в реальной жизни или в воображении. Женщины как класс должны оставаться на милости мужчин, подчиненными их сексуальной воле, поскольку ощущение царственного права на убийство, реализуется ли оно в в полном объеме или лишь отчасти, совершенно необходимо для стимулирования сексуальных желаний и поведения мужчин. В отсутствие женщин как потенциальных или реальных жертв мужчины становятся, говоря современным выхолощенным языком, сексуально несостоятельными. Та же самая идея распространена и среди мужчин-гомосексуалов, когда посредством грубой силы и/или давления стереотипов некоторым из них отводят женскую или женственную роль. Пристрастие к цепям и коже среди мужчин-гомосексуалов и новомодная защита организованной мужской проституции со стороны радикальных геев являются доказательством мужской одержимости насилием и разрушением, этих источников мужского сексуального удовольствия.

Самое ужасное в порнографии – это то, что она показывает мужскую истину. Самое коварное в порнографии – это то, что она предподносит мужскую истину как истину общечеловеческую. Все эти изображения женщин, закованных в цепи и подвергаемых пыткам, выдаются за наши потаенные эротические желания. И некоторые из нас верят этому, не правда ли? Самое важное в порнографии - это то, что ее ценности – это мужские ценности. Это тот ключевой момент, который как левые, так и правые мужчины пытаются скрыть от женщин при помощи различных, но сонаправленных, методов. Правые мужчины хотят спрятать порнографию, левые хотят спрятать ее значение. И тем, и другим нужен доступ к порнографии, которая будет поощрять и заряжать энергией мужчин. Правые хотят тайного доступа, левые – открытого. Но, является ли порнография общедоступной или нет, заложенные в ней идеи являются идеями, выраженными в изнасиловании и избиении жен, в правовой системе, в религии, в искусстве и литературе, в постоянной экономической дискриминации женщин, в отживающих свой век академиях, и эти идеи поддерживаются умными, хорошими, великодушными и передовыми мужчинами во всех этих областях. Порнография - это не жанр самовыражения, изолированный и отличный от реальной жизни. Это жанр самовыражения, который находится в полной гармонии с любой культурой, из которой он произрастает. И это верно вне зависимости от того, легальна она или нет. И в том, и в другом случае функция порнографии состоит в сохранении мужского господства и насильственных преступлений против женщин, потому что она воспитывает, тренирует, обучает и побуждает мужчин презирать, использовать и мучить женщин. Порнография существует, потому что мужчины презирают женщин, и мужчины презирают женщин, потому что есть порнография.

Что касается меня, порнография победила меня в той степени, в какой жизнь еще не смогла победить. Какие бы трудности и испытания не выпадали на мою долю, я всегда хотела иметь возможность продолжать жить, даже если не знала как - хотела прожить еще один день, узнать еще что-нибудь, еще раз прогуляться, прочесть еще одну книгу, написать еще один параграф, увидеть еще одну подругу, еще раз влюбиться. Когда же я читаю или смотрю порнографию, я хочу, чтобы это прекратилось. Почему, я спрашиваю себя, почему, черт возьми, они так жестоки и почему, черт возьми, они так гордятся этим? Некоторые моменты просто приводят меня в бешенство. В одном порнографическом фильме женщина разрезает свои груди ножом, размазывает собственную кровь по телу, вводит лезвие в вагину.

И она улыбается

. И эта улыбка приводит меня в бешенство. Вот огромная витрина магазина, полностью заклеенная обложкой музыкального альбома. Картинка на обложке - женские бедра в профиль. Промежность угадывается, потому что мы знаем, что она там, но она не показана. Название альбома – «Засади мне до смерти». И эти слова от первого лица приводят меня в бешенство. «Засади мне до смерти». Наглость. Невозмутимая наглость. И как такое только может существовать – эта абсолютная бесчувственность, бесчеловечность, бессмысленность, день за днем и год за годом, эти образы, идеи и ценности разливаются, расфасовываются, покупаются и продаются, рекламируются, и все это продолжается до бесконечности, и никто этого не останавливает, и наши дорогие мальчики-интеллектуалы защищают это, и элегантные радикальные адвокаты отстаивают это в судах, и мужчины всех сортов не могут и не хотят жить без этого. И жизнь, которая бесконечно важна для меня, теряет всякий смысл, потому что это восхваление жестокости разрушает мою способность чувствовать, любить, надеяться. Больше всего я ненавижу порнографов за то, что они отняли у меня надежду.

Физическое насилие в порнографии невыносимо само по себе. Ее воздействие подобно ударам дубины, молотящей до тех пор, пока твоя чувствительность не окажется раздробленной в пыль, а твое сердце не окаменеет. Ты теряешь всякую чувствительность. Все останавливается и ты смотришь на страницу или фотографию и знаешь: это то, чего хотят мужчины; то, что они получают; то, от чего они не откажутся. Карла Джей, лесбиянка и феминистка, в свой статье «Косяк, порнушка и политика удовольствия» писала «мужчины могут отказаться от винограда, салата, апельсинового сока, португальского вина и рыбы, но мужчины никогда не откажутся от порнографии». И да, ты хочешь отнять ее у них, сжечь, порвать, взорвать, разрушить их театры и издательства до основания. Ты можешь предаваться скорби или можешь присоединиться к революционному движению. Наверное, я нашла истинную причину моей боли: мы все еще не стали революционным движением.

Этой ночью мы пройдем по улицам все вместе, чтобы вернуть себе ночь, как это делают женщины в городах по всему миру. Потому что ни одна из нас не может идти одна – во всех смыслах этого слова. Любая женщина, идущая одна, становится мишенью. Каждая женщина, идущая одна, становится объектом охоты, преследования, раз за разом она подвергается психическому или физическому насилию. Только идя вместе, мы можем получить хоть какое-то ощущение безопасности, чувство собственного достоинства или свободы. Сегодня, пойдя вместе, мы объявим насильникам, порнографам и женоненавистникам, что дни их сочтены и что пришло наше время. А завтра, что же мы будем делать завтра? Потому что, сестры, дело в том, что мы должны возвращать себе каждую ночь, или ночь никогда не будет нашей. И когда мы победим темноту, мы должны устремить наши взгляды к свету, вернуть себе день и сделать его своим. Это наш выбор и это наша необходимость. Это революционный выбор и это революционная необходимость. Эти понятия для нас неразделимы, как мы должны быть неразделимы в нашей борьбе за свободу. Многие из нас уже прошли много миль – нелегких и славных – но мы все еще недостаточно далеко зашли. Сегодня ночью, с каждым вздохом и каждым шагом, мы должны пообещать самим себе дойти до конца – до превращения земли, по которой мы идем, из тюрьмы и могилы в справедливый и счастливый дом. Это то, что мы должны и будем делать, ради нас самих и ради каждой женщины, когда-либо жившей на этом свете.